Туземцы никогда не убивают игуан частью потому, что уважают в них мужество и силу, а также и потому, что мясо их пропитано ядом от змеиных укусов.
Кроме того, мне приходилось видеть борьбу змей различных пород. Как бы мала ни была по своим размерам змея, она никогда не отказывается от вызова даже самой громадной из своих сестер. Вызов этот выражается тем, что змея взвивается кверху, протягивает голову к своей сопернице и при этом шипит; тогда маленькая змейка медленно подползает к своей антагонистке и старается укусить ее, но обыкновенно большая змея уничтожает ее прежде даже, чем та успеет причинить какой-нибудь вред.
Однажды мне попались на дороге две громадных змеи, которые, очевидно, сражались между собой, потому что победительница начала уже поглощать свою ослабевшую соперницу. В тот момент, когда я подошел к ним, победительница успела уже поглотить около 3 футов своей жертвы. Я без труда овладел обеими. Вскоре после того у меня еще раз явилась надежда на возможность вернуться в цивилизованные страны: до меня дошли слухи, что на севере, неподалеку от нашего стана, туземцы видели следы каких-то громадных, невиданных доселе животных. Не теряя времени, в сопровождении одной только Ямбы, я отправился осматривать эти следы; оказалось, что то были следы верблюдов. Так как Ямба сообщила мне, что, судя по расположению следов, при животных не было людей, то я решил, что, вероятно, эти животные некогда принадлежали какой-нибудь экспедиции исследователей, давно погибших в этой безводной стране, и теперь одичали и свободно бродят по пустыне.
Наконец-то, подумал я, мне представляется возможность вернуться с женой и детьми в среду подобных мне людей. Если только мне удастся разыскать этих верблюдов, а в этом не было ничего невозможного, — я загоню их к себе, приручу понемногу и тогда двинусь со всей своей семьей на юг. Размышляя таким образом, я вернулся обратно к своим чернокожим спутникам и, взяв с собой небольшой отряд из числа самых смелых и смышленых туземцев того племени, вождем которого я считался, отправился с ним по следам верблюдов. После нескольких дней неотступного преследования этих животных мы, наконец, настигли их. Верблюдов оказалось четыре; эти совершенно одичалые, злобного вида животные бродили тесной кучкой, не разлучаясь со своим вожаком. Когда я попытался было разъединить их с предводителем, то этот последний с разбега погнался за нами, оскалив зубы и с несомненнейшими признаками бешенства устремляясь на нас, так что мои дикари, все до единого, объятые паническим страхом, обратились в бегство. Я один шел за животными еще в продолжение нескольких дней в надежде загнать их в какой-нибудь овраг, где, как я рассчитывал, мне удалось бы путем систематического лишения пищи привести их к покорности и до известной степени приручить к себе. Но это мне не удалось. Верблюды неизменно следовали по пути, ведущему от одного туземного колодца, или вернее водяной ямы, к другому, и при этом совершали свои переходы довольно поспешно, так что следовать за ними далее становилось все труднее и труднее. В конце концов я отказался от всякой надежды овладеть ими и не без горького сожаления проводил глазами этих безобразных, неуклюжих животных, когда они наконец совершенно стали скрываться из глаз за грядою песчаных холмов.
Понятно, я не сказал никому о том намерении, с каким я желал приобрести для себя этих верблюдов, хотя и постарался объяснить туземцам, для чего употребляются людьми в других частях света эти сильные и выносливые животные.
Странный случай произошел с Ямбой вскоре после того, как мы с ней поселились в горах; случай этот служит ярким доказательством того, как строго преследуется у дикарей всякого рода браконьерство. Однажды такого рода погрешность чуть было не стоила мне и жене моей жизни. Возвращаясь с Ямбой с одной из наших многочисленных экскурсий, часто весьма отдаленных, продолжавшихся иногда несколько недель, а иногда даже месяцев, мы расположились на привал в послеполуденное время и Ямба, по обыкновению, отправилась на поиски кореньев и дичи к ужину. Прошло немного времени после ее ухода, как я вдруг услышал столь знакомый мне призывный крик Ямбы, по которому тотчас же узнал, что она нуждается в моей помощи, попав в какую-нибудь беду. Схватив свое оружие, я поспешил к ней на выручку, направляясь по ее следам, и на расстоянии какой-нибудь четверти мили наткнулся на сцену такого рода: моя бедная Ямба отчаянно отбивалась от целой толпы чернокожих туземцев, которые с криком и воем старались увлечь ее куда-то. Я сразу понял, в чем дело; очевидно, Ямба, по незнанию местности, забрела для своих поисков за кореньями на территорию такого племени, с которым мы еще не успели вступить в дружеские отношения, и так как она явно нарушила воспрещение перехода за грань чужих владений, то, согласно местным законам, она была задержана. Я подбежал к чернокожим и стал с ними объясняться и возражать, протестуя против их действия, говоря с ними на их родном языке, но они были крайне неподатливы и упорно стояли на своем, ни за что не соглашаясь отпустить мою перепуганную и плачущую Ямбу. Наконец, мы пошли на компромиссы: я согласился сопровождать свою жену в их селение с тем, чтобы уладить это дело переговорами с их вождем. По счастью, селение их отстояло недалеко от того места, где происходила эта сцена. Как и следовало ожидать, вождь принял сторону своих воинов и поспешил заявить, что берет Ямбу себе. Напрасно я старался втолковать ему, что жена моя не умышленно, а только по незнанию местности переступила границу территории его племени, и что знай я, что его племя находится здесь так близко, я не замедлил бы прийти к ним и пробыть с ними несколько ночей, давая этим понять вождю, какая я великая персона. В подтверждение этого намека я тут же проделал перед ним и в присутствии всего собравшегося племени часть моего акробатического репертуара, а Бруно, как бы угадавший чутьем, что что-то неладно, поспешно проделал сам по себе все свои фокусы: кувыркался через голову в ту и другую сторону и при этом то лаял, то визжал.