Наконец наступила весна сорокового года. Финны были разгромлены, и у них отняли большой кусок территории, чтобы они не могли угрожать Ленинграду. Все встало на свои места.
После школы он выходил во двор поиграть. Ребята были во дворе разные, и судьбы у них были тоже разные, и среди них было много таких, как Андрей, детей врагов народа. Как это водится у детей, один из них был главным. Это был Витька Петров. Ему было уже почти шестнадцать, и он собирался бросать школу и идти на завод. "Мы рабочий класс", - говорил он и при этом страшно матерился. Каждому из своих подчиненных он дал кличку: Юрку Хромова, например, он назвал шпионской мордой, потому что отец Юрки был английским шпионом; еврея Моню - жидом; Андрея - троцкистом; Машу Томилину проблядушкой, потому что у ее матери часто сменя-лись кавалеры. Обижаться на клички не полагалось, а кроме того, можно было от Витьки зарабо-тать "по рылу". Долгое время "порыла" была для Андрея таинственной, непонятной угрозой, пока, наконец, Витька однажды не ударил Андрея по лицу за строптивость, и тут все стало ясно: оказалось, что "по" - предлог, "рыло" рыло, и писать все это следовало раздельно.
Игры были разные, но чаще всего играли в Чапаева. Конечно, Чапаевым всегда был Витька, а остальные - беляками. Они должны были набрасываться на него, а он кричал: "Врешь, Чапаева не возьмешь!" И бил ребром ладони по чему попало: "Бей троцкистов! Бей жидов!" ...Хрясь-хрясь... "И тебе, шпионская морда!.. И тебе... И тебе!.." Хрясь-хрясь... После игры, усталые, но счастливые, они обычно отдыхали на скамейке, обмениваясь впечатлениями и хвастаясь ранами. Иногда Андрей говорил: "Эх, вот бы нам всем на баррикадах очутиться!.." И тогда Витька беззлобно, по-дружески проводил по его лицу: "Куда тебе, троцкист.." Все смеялись. "Да я знаю, - виновато улыбался Андрей, - но ведь хочется..."
Иногда они играли в разведчиков. Это происходило так: если разведчиком был Витька, то все остальные становились немецкими или французскими полицейскими. В глубине двора на видном месте клали какой-нибудь предмет, чаще всего обломок кирпича или обрывок газеты. Полицейс-кие охраняли этот предмет, а Витька должен был его выкрасть. Игра начиналась. Витька богатой фантазией не отличался, он сразу бросался к предмету, полицейские пытались ему помешать, но... Хрясь-хрясь... "Вот тебе, шпионская морда!.. Бей жидов! Бей троцкистов!.." Хрясь-хрясь ребром ладони по чему попало, и задание выполнено.
Если же Витька желал быть контрразведчиком, то все остальные становились матерыми шпионами, и уже они должны были выкрасть условный предмет, и тогда Витька становился у этого предмета, а остальные пытались до него дотянуться, но... Хрясь-хрясь... "Вот тебе, жиденок!.. На тебе, троцкистская харя!.. Куда прешь, шпионская морда!.. Врешь, рабочего не возьмешь!.. А ты куда, проблядушка!.." Хрясь-хрясь...
На Витьку никто не обижался. Витька был свой. И когда однажды во двор пришли чужие ребята и стали приставать к Моне и даже ударили его, Витька накинулся на этих ребят, бил их и приговаривал: "Нашего жида бить?! А вот вам, так вашу!.." Затем взял одного из чужих за шиво-рот и сказал Моне: "А ну-ка, жиденок, дай ему". Моня сначала заколебался, но Витька прикрик-нул, и Моня ударил парня по лицу. В этот момент Андрей восхищался Витькой, потому что Витька заступался за слабого, а кроме того, проучил хулигана, оскорблявшего национальность, как фашист. Ведь вот Зяма Рабинович тоже был евреем, а бесстрашно уезжал в капиталистические страны и жил там нелегально, а в Аргентине сидел в тюрьме, а в Германии за ним охотилось геста-по, а этот высокий голубоглазый коммунист ничего не боялся и выполнял задания Коминтерна.
Прошел год, другой.
Андрею было уже пятнадцать. Он бредил комсомолом, но в комсомол его не принимали по понятным причинам, и он не обижался.
Игры во дворе прекратились. Витька работал на заводе, а после работы выпивал со старшим братом. Остальные учились, а тут еще началась любовь. Сначала Юрка Хромов полюбил Машу, но не успели они вдоволь погулять, как во дворе появились чужие ребята и отбили Машу у Юрки. Маша бросила школу, начала покуривать. Ее мать, посудомойка в ресторане, который помещался в их же доме, бегала за ней с палкой, но вскоре перестала, махнула рукой. Чужие ребята уводили Машу на чердак и там вместе с ней распивали краденую водку. Потом они исчезли, а Маша рассказывала своим ребятам, как она там, на чердаке, давала им всем по очереди и теперь, навер-но, скоро забеременеет. Играть было не во что да и вроде бы стыдно. Они все влюблялись в Машу, и она с ними не чинилась. Потом она навела своих подружек, и образовались пары. Теперь они все вместе залезали на чердак и развлекались там кто как умел.
Андрей уже было совсем свыкся с мыслью, что его родители находятся на особой работе за рубежом, и втайне надеялся, что вот-вот они объявятся и жить станет легче и проще, как вдруг приехал кто-то откуда-то, побывал в доме в отсутствие Андрея и рассказал бабушке по секрету, что отец и мать живы, но находятся в лагере со строгой изоляцией и потому не могут о себе сообщить.
Это был сильный удар. Миф развеялся. Надежда на чудо заколебалась и рухнула. Вместо возвышенного служения Родине вновь были лагеря, троцкисты, германские шпионы, заплаканная бабушка и дырявые сапоги. Но Андрей и на этот раз не пал духом. Он смог убедить себя, что именно с его родителями произошла ошибка, а с остальными все было правильно. Потому что, если бы они и вправду занимались диверсиями и шпионажем, то их расстреляли бы, а если живы, то их вопрос выясняется и скоро выяснится. И эта мысль дала ему снова маленькое облегчение.
Лето сорокового года было жарким и многообещающим. Вообще летом было хорошо: легче было наесться, не нужно было кутаться, хватало тапочек и маек. Летом можно было гулять, а не сидеть в обшарпанной комнате перед заплаканной бабушкой. Можно было мечтать о поступлении в техникум связи, чтобы стать полярным радистом, как Кренкель, и, героически поединоборство-вав с ледяной стихией, вернуться в Москву знатным полярником, а не сыном врагов народа. Кто-то подал эту мысль, и Андрей бросился в техникум. Но его не приняли туда как сына врагов народа, так как средства связи нельзя доверять врагу.
К Тяпкину приехала из деревни тетка, старуха с морщинистым, печеным лицом и с грубыми, узловатыми руками, вскоре выяснилось, что она не такая уж старуха, а просто "...денек с землицей помаешься - сам печеным станешь..."
Она всего в городе боялась и никуда не выходила, сидела на коммунальной кухне, смотрела в окно или пила чай.
"Ну, как у вас в деревне? - спрашивал Андрей. - Хорошо теперь без кулаков?" И вглядывал-ся в бледно-голубые глаза старухи. "Теперь, слава богу, хорошо, - отвечал за нее Тяпкин, - раньше ведь кулаки эксплуатировали, а теперь без них хорошо". - "Вот в капиталистических странах, например, - говорил Андрей, - крестьяне с голоду умирают".- "Да, говорил Тяпкин,- во Франции, например". - "Или в Германии, - говорил Андрей, - крестьяне трудят-ся на помещика, а самим есть нечего". - "Не то что у нас, - соглашается Тяпкин, - там безо-бразие сплошное". - "Да не только есть нечего, - продолжал Андрей, - попробуйте, например, в Германии сказать что-нибудь не так - сразу в концлагерь посадят..." - "Они там понастроили лагерей, - объяснял тетке Тяпкин. - Вся страна в концлагерях". Тетка пила чай и молча слуша-ла. "Мы боремся с врагами народа,- восклицал Андрей,- а они с народом! У нас колхозник - хозяин земли, он сам решает... А у них что?" - "Безобразие одно, - возмущался Тяпкин. - Ну ничего, Андрюша, товарищ Сталин и до них доберется". - "Красная Армия самая сильная в мире!" - провозглашал Андрей. "Самая!" - откликался Тяпкин. "Разве мы смогли бы жить счастливо, если бы она не стояла на страже? - спрашивал у тетки Андрей. - Сразу бы напали капиталисты и разрушили все колхозы!" "Ужас! Ужас! - говорил Тяпкин, вглядываясь в рваные тапочки Андрея. - Они не только разрушили бы колхозы, они перестреляли бы всех коммунистов!" "Моя бабушка получает пенсию, а у них старым пенсию не дают! - кричал Андрей. - Постарел - умирай с голоду!" - "Там дети чахнут, - объяснял Тяпкин тетке, - а у нас, например, вот Андрюша может бесплатно учиться в школе, он может стать полярным радистом..."