Обезьяна была погружена в свое приятное занятие. Она ловко вылавливала блох, раскусывала их острыми зубами и выплевывала на нас.
Как ни кричал хозяин, все было бесполезно. Я решил спугнуть Батту и, сдернув шляпу с головы, высоко подбросил ее в воздух. Батту заинтересовалась и оскалила зубы как бы в улыбке. Тогда я стал повторять свой прием. Батту смотрела, смотрела и вдруг, быстро встав, сорвала громадный орех и с силой подбросила его вверх. Я еле успел отскочить от этого снаряда, который мог раздробить голову. Хозяин кинулся под защиту хижины.
А Батту вспомнила о своих обязанностях и тотчас же спустилась с другим орехом, который положила у порога хижины.
Хозяин шилом просверлил дыру в скорлупе, вылил прохладное сладкое молоко в чашку и дал мне напиться. Затем он начал заколачивать в отверстие ореха деревянный клин и расколол скорлупу на две половинки. Там оказалось вкусное белое ядро. Я с наслаждением лакомился этим тропическим блюдом. Батту получила также свою порцию, с которой отправилась на крышу хижины.
Много раз я изумлялся, как щедро иногда судьба изливает на одного человека целую уйму разнообразных происшествий, оставляя других людей влачить скучное и неинтересное существование. Цирковые полеты и путешествия в джунглях, однако, оказались совершеннейшими пустяками в сравнении с тем, что меня ожидало впереди.
Путешествуя пешком, я иногда находил приют в деревенских хижинах, выучился спать на голой земле и довольствоваться куском маисовой лепешки на ужин. Приходилось мне ночевать и под открытым небом.
Однажды, заблудившись и не найдя деревни, к которой мне указали путь, я, вконец измученный, упал на каменистую тропу и лежал, боясь думать о своей трагической беспомощности. Воды в тыквенной фляжке было всего два глотка.
Огромный голубой муравей, вращая мутными бирюзовыми глазами, подбирался ко мне по тугой высохшей земле, чтобы ужалить меня в лицо. Задыхаясь, я поднял кулак и расплющил насекомое. Это напомнило мне, что я человек.
Темнело. Под папоротниками хитро шуршали гады. В лесу на горе мяукали барсы. Я пополз в сторону, наткнулся на ручей, утолил жажду. Ночь пришлось провести на дереве, чтобы обезопасить себя от неприятной встречи. Сон освежил меня, и, хотя желудок мой был пуст так же, как и дорожный мешок, я собрал остаток сил и вышел на дорогу.
На широкой поляне, к которой привела меня дорога, показалось селение из тростниковых хижин. Насвистывая марш дижанских футболистов, бодро, как мне казалось, вошел я в селение и заглянул в крайнюю хижину. Старый индиец, похожий на скелет, сидел у очага и дрожал в лихорадке. Грязные узловатые ноги его походили на палки, ветхая повязка — дхоти — прикрывала его бедра.
— Мир дому твоему, хозяин, — приветствовал я старика на языке урду.
Старик что-то ответил и закашлялся.
«Наверное, у бедняги воспаление легких. Ему не до меня», — подумал я и отправился в следующую хижину.
Там на растрепанных циновках лежало несколько человек, и все они кашляли. В третьей хижине тоже сидели и лежали кашляющие люди. Женщина подавала чашу воды одному из лежавших и испуганно спросила, когда я просунул голову в хижину:
— Что надобно этому человеку?
Я вошел в хижину и спросил у женщины:
— Где это они простудились? Месяц фаалкун давно кончился, с ним и холодные дожди, а у людей здесь воспаление легких. Надо делать теплые крмпрессы.
В колледже я слыхал кое-что о течении компрессами. Сейчас мне было жалко этих несчастных, которые, так тяжело дышали, захлебываясь мокротой. Вот бы сюда нашего доктора Флита! Он знает, как воевать с бичом человечества — одышкой.
Женщина, сидевшая на корточках, закивала головой.
— О, молодой сагиб, сразу видно, что ты добрый человек! А старый доктор не стал с нами и разговаривать. Утром он приехал к нам из форта, а как увидал, что Сахавет, мой муж, кашляет, то опрометью выскочил из хижины, прыгнул на лошадь и ускакал. А ты, юноша, имеешь доброе сердце. Да продлит бог дни жизни твоей!
Сахавет, который, тяжело дыша, лежал на циновке, С трудом повернул ко мне голову и хрипло добавил:
— Пусть он лучше увеличит количество рупий в кошельке странника. Уходи от нас, юноша, не смотри, как мы будем умирать.
В этой хижине нечего было думать об отдыхе и съестном. И в четвертой я наткнулся на ту же картину: все население хижины — мужчины, женщины и дети — лежало и кашляло. Я решил, что это какая-то туберкулезная деревня и что лучше не оставаться среди чахоточных, а идти дальше, разыскать блокгауз и попросить пристанища. Путешествие порядком утомило меня, и я уже помышлял свернуть к побережью и устроиться опять гденибудь на плантациях. Место клерка все-таки давало кусок хлеба и кров.