— Должен, — вздохнул я, сознавая, что заварил кашу.
— Катапульта цела как будто, господин директор? — спросил Годвин.
— В полной исправности, — наклонил голову директор.
— А мистер Клипс? — воскликнул я.
Директор потупил глаза.
— Пока не спрашивайте о нем, Пингль. Есть обстоятельства, мешающие…
Годвин замахал на директора руками,
— Не касайтесь деталей. Необходимо проверить, находится ли Пингль в форме… Ваша катапульта какую допускает перегрузку?
— Не более полуфунта. Даже меньше…
Годвин в волнении забегал по камере, потирая руки.
— Вот видите… Надо, чтобы вес «Человека легче воздуха» соответствовал силе пружины катапульты. Осмотрите парня, Вилсон. Раздевайтесь, Пингль…
Мне пришлось раздеться. Все трое осмотрели меня с ног до головы, пощупали мускулы на руках и на ногах. Доктор измерил меня лентой вдоль и поперек, что-то пошептал, высчитывая в уме, и подвел научный итог:
— Парень не дотягивает шести фунтов в весе…
— Тогда катапульта забросит его на галерку, — задумчиво произнес директор.
— Придется менять пружину…
— Мы откормим его, — сказал доктор важно. — Диета по моему способу. Сладости, белки, немного жиров. Массаж всего тела два раза в день. Постоянный контроль веса. Упражнения на турнике…
— Я уже предвидел это и распорядился, — заявил директор.
— Тогда я спокоен, — широко улыбнулся Годвин. — Надо приступать к тренировке сейчас же…
«Деньги делают все дела», — говорит индусская поcловица. Деньги директора превратили мою камеру в удивительное сочетание санатория с тренировочным залом. Арестанты в полосатых куртках принесли сюда точные весы и установили турник. Облаченный в тепленькую пижаму, я усиленно питался и занимался собственным взвешиванием. Потом меня массировали; я отдыхал, по расписанию проделывал упражнения и с удовольствием отмечал, как нарастали и крепли мои мускулы. Годвин, директор и доктор Вилсон навещали меня ежедневно.
А там, за стенами тюрьмы, плескалось житейское море, и только глухой отрывочный шум его доносился до моего слуха. Восторженные почитатели цирковых трюков присылали мне цветы. Камера становилась похожей на оранжерею. На мое имя приходили письма и телеграммы, но Джиге имел твердую инструкцию не тревожить меня корреспонденцией, да я и не имел времени читать ее. Только раз массажист случайно забыл у меня газету, и я прочитал о себе.
Редакция передавала как достоверное, что известный миллиардер Хопхар два года назад купил у дирекции «Колоссэума» всю аппаратуру смертельного номера «Человек легче воздуха» и несколько раз вызывал желающих повторить мой прыжок. Но девять смельчаков один за другим разбивались насмерть, потому что попадали головой в землю, мимо бака. Миллиардеру же, страстному любителю рискованных видов спорта, очень нравилась такая занимательная игрушка. Он ищет десятого. Но вот уже год, как на всем земном шаре не находится человека, решающегося быть подброшенным катапультой. Конечно, мистер Хопхар ни на секунду не сомневается, что подсудимый совсем не тот чемпион, который когда-то ухитрился попасть именно в бак. Но мистер 'Хопхар сейчас в восторге, что наконец-то находится десятый смельчак. Мистер Хопхар внес десять тысяч долларов в общество «Эквитебль», страхуя жизнь смельчака. Мистер Хопхар не стесняется в средствах. Он принял на себя все расходы по заседанию суда в цирке «Колоссэум» и сам будет нажимать кнопку катапульты, которая подбросит именующего себя Пинглем перед судьей и присяжными на сто двадцать три с третью фута вверх. Сообщалось, что роковой бак будет наполнен раствором морской соли, изготовленным в лаборатории химической компании «Горвард Лимитед» по специальному заказу, и что удельный вес соляного раствора 1,71 при температуре сорок пять градусов по Фаренгейту.
III
На одиннадцатый день заседание по делу об убийстве Рольса открылось, согласно постановлению суда, в помещении цирка «Колоссэум».
Суд расположился на краю арены, которая была ему предоставлена Хопхаром. Но миллиардер, снявший на этот день цирк у директора, вовсе не хотел тратить деньги понапрасну, только из любви к смертоубийственной игрушке. Он сдал суду только арену и отнюдь не сдавал ему остального помещения. Поэтому публика платила двойные и тройные цены и заполнила все места «Колоссэума» от партера до галерки.
Когда я вышел на арену в скромной куртке матроса с «Буксуса», присланной мне в тюрьму одним из товарищей по судну, одобрительный говор пронесся по цирку. Кое-кто захлопал в ладоши. На галерке закричали: