IV
Ранним утром Добби собрался в район заброшенных копей.
— Надо несколько сменить впечатления, Сэм, — сказал он, засовывая в карман пакет с завтраком, заботливо приготовленным Мигли. Потом он взял фляжку с водой и повесил себе на шею горняцкую электролампу.
— Вы берете с собой «Эмми»? — воскликнул я, указывая на лампу.
— Да, и еще сто ярдов веревки, — ответил Добби. — Не делайте удивленный глаз, я вовсе не собираюсь спускаться к центру земли, я просто посмотрю, что делается в одной старой шахте. Давно слышал я про нее…
Детские воспоминания овладели мной.
— О, сэр!.. С лампой совсем не страшно… А я мальчишкой спускался с Эдом без лампы.
— Оставьте, Сэм, — отмахнулся от меня Добби.
— Слово чести, сэр! — воскликнул я. — Лазил в шахты Патрика и у горы Девы. Только…
Тут я запнулся.
— Только не бывал в Длинном Хоботе? — усмехнулся Добби. — Хм… А я как раз туда и отправляюсь.
Я вспомнил о Длинном Хоботе. Так назывался старинный заброшенный калодец — легендарное место, пол» ное всяческих тайн и приключений; о нем завсегдатаи «Королевского тигра» любили рассказывать страшные небылицы. Мальчишкой мне так и не удалось побывать у Длинного Хобота, но я прекрасно знал, как пройти к нему. Эд Орфи бывал там и хвастал, будто бы спускался на дно этого угольного колодца. И я тогда страшно завидовал смельчаку.
— Туда очень запутанная дорога, сэр, — заметил я. — Надо сначала от Черного Холма спуститься к Мертвым Шахтам а потом уже свернуть направо…
— Хм, — призадумался Добби. — Пожалуй, я не найду дороги.
— Позвольте мне сопровождать вас, сэр, — предложил я. — Мертвые Шахты надо обойти очень осторожно. В некоторых из них нет дна…
— Вы пугаете меня, — задумчиво сказал Добби. — Ну хорошо, пойдемте. Возьмите в столовой вторую фляжку, и отправимся. Кстати, прогулка на свежем воздухе будет для вас полезна.
Я повесил флягу через плечо, засунул в карман несколько сандвичей и взвалил на спину связку веревок.
Сопровождаемые добрыми напутствиями Мигли, мы тронулись в путь и сравнительно быстро и легко перевалили через Черный Холм. Дальше рельеф местности становился более сложным. В оврагах широко зияли пустые, безмолвные колодцы. Мрачные кучи угольной пыли, из которой давно уже были выбраны все годные на топливо кусочки, громоздились одна подле другой. Дожди и снег размывали пыль, а время и зной прессовали эту кашу снова в плотные пласты.
Мы отошли от виллы мили на две, и пустынное плоскогорье открылось перед нами, когда мы выбрались из последнего оврага.
На плоскогорье я раньше не бывал. В дни детства Черный Овраг был чертой, где кончались наши ребячьи похождения. Дальше открывались неизведанные пространства, пленявшие тогда своей таинственностью.
Если вы представите себе высохшее дно допотопного озера, силой вулканических сдвигов некогда приподнятого высоко над уровнем океана, то поймете, ЧТУ за пейзаж открылся перед нами, когда через час, ходьбы мы приблизились к Длинному Хоботу в середине плоскогорья.
Толстый вал выветривающихся песчаников окружал эту глинистую громадную впадину. Глыбы песчаника самых причудливых очертаний торчали кругом, то похожие на странные гигантские грибы, то будто на окаменевших ихтиозавров ростом с трехэтажный дом, вставших на дыбы и разинувших свои зубастые пасти. В середине котловины зияла черная дыра заброшенной шахты. Еще уцелели мрачные развалины кирпичных построек с провалившимися крышами, а ржавые ребра железного каркаса подъемки, будто кости чудовищного скелета, выпячивались из гнилой трухи деревянных перекрытий. И повсюду лежала густая траурная пыль.
Это и был знаменитый Длинный Хобот,
— Следует принять меры предосторожности, — сказал серьезно Добби.
Я оторвал взгляд от окружавшего нас мрачного пейзажа. Мы подошли к краю Хобота. Добби бросил в него камешек и прислушался, но ни одного звука не донеслось к нам из глубины колодца.
— Здесь нет дна, — пробормогал я.
— Хм… Следовательно, — улыбнулся Добби, — брошенный мною камень сейчас летит сквозь нашу планету и вынырнет где-нибудь в Чили? Пустяки.
Он храбро обвязал веревку вокруг своей талии и прикрепил к груди «Эмми».
— Вы серьезно намереваетесь спуститься в Хобот? — воскликнул я, признаться, с восхищением. Мне нравилась смелость Добби.
Он понял восторженный тон моего вопроса.
— На этот раз я сделаю отступление от контракта, сказал он серьезно. — Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня как на странного чудака. Я люблю серьезные вещи. Да, я спущусь в Хобот, но не из-за ребячества. Знайте, Сэм, что я не так богат, как вам это, быть может, кажется. Я всегда любил комфорт, но презирал расточительность. Каждая гинея, которую я трачу, добывалась и добывается тяжелым трудом. Но плох тот, кто, работая и добывая средства к существованию, думает только о своем желудка и личных удобствах. Надо думать о народе, детьми которого являемся мы, и о родной земле, на которой мы родились и которая примет наши останки в свои недра, когда мы кончим наш жизненный путь. Надо думать о родине, Сэм.