— Так вы здоровы? — пробормотал доктор Флит.
— Я не чувствую себя больным настолько, чтобы оправдать назойливость этих дам, — послышался голос Иеремии. — Правда, с утра я должен был спрятаться от всех га ширмой… Зажгите свет и взгляните…
Рука доктора нашла и повернула выключатель. Вспыхнувшая люстра осветила сидевшего настоятеля. Доктор Флит заморгал в изумлении. Лицо преподобного Иеремии рак будто было вывернуто наизнанку. Четвертый случай странной эпидемии! Это было много за один день для доктора Флита.
— Безобразно? — осведомился Иеремиа- у доктора. — Я боюсь смотреться в зеркало. Словно меня подменили. Не нравится мне такое преображение Сказано в писании: «Лицо — свидетель твой». А о чем может свидетельствовать моя опухшая физиономия? В поэме Броунинга сказано: «Твоя душа благоухает на лице твоем, о милый». Но как я покажу такое лицо моим прихожанкам?
Они будут плохого мнения о моей душе. Флит, я откровенен пред вами, как может только быть откровенен врач душ человеческих перед врачом бренных телес наших.
— Что случилось? — спросил доктор сухо. Его не интересовала ни лирика Броунинга, ни цитаты из библии. Он жаждал фактов.
— Сейчас узнаете, — произнес Иеремия, вставая и подходя к столу у окна. Он приподнял салфетку, которой были прикрыты блюда и судки. — Ага, — потер он руки с удовлетворением. — Старушки позаботились. Я не ел с утра, постился, поджидая вас. Но Майкл еле нашел вас. Вы были заняты и, конечно, не обедали. Садитесь, кушайте… Паштет из дичи. Миссис Боливар готовит его удивительно. Пациенты подобны прихожанам и не дают вам вовремя пообедать.
— Вы правы, — со вздохом произнес доктор Флит, присаживаясь к столу. — В этом судке, кажется, фаршированная камбала?
— Да, приношение миссис Бердворф. Начинайте с камбалы.
Иеремия взял флакон, откупорил и понюхал:
— Ага, черносмородиновая… Производство миссис Лотис. По четыре унции хватит. — Он разлил черносмородиновую по рюмкам.
Челюсти преподобного двигались словно хорошо смазанные и пригнанные жернова, дробя поджаренные гренки с маслом и сыром.
«Функция жевательного аппарата отца настоятеля, записал впоследствии доктор Флит, — была сохранена полностью, несмотря на значительное изменение конфигурации челюстей, особенно нижней, принявшей совершенно округлую форму».
Насытившись, доктор Флит не обнаружил никакого желания засиживаться здесь, тем более что предположение Фредсона о заразности болезни заставило его насторожиться. Доктор что-то слышал вчера о происшествии в бродячем цирке, но не придал значения болтовне горожан. Если даже у циркового жирафа ящур, то ни у Иеремии, ни у остальных трех пациентов не было и намека на эту болезнь. Восприимчивость людей к ящуру вообще не велика. Но сегодня доктор мог убедиться, что, несмотря на разнообразие внешних форм четырех случаев, они сходны в основном: деформация лица вела к тому, что человек становился неузнаваемым.
— Ну, доктор Флит, — сказал Иеремия, ковыряя во рту зубочисткой, — слушайте. Это пришло сразу, сегодня утром. Я брился перед зеркалом и все шло благополучно. Я уже вытерся одеколоном и убирал в футляр бритвенные принадлежности; случайно я взглянул в зеркало. Сначала я подумал, что как-нибудь нечаянно задел его и оно дало трещину. Казалось, будто страшная лапа свернула мне челюсть на сторону. Я позвонил Майклу и улегся в постель. Но прихожанки, узнав о моей болезни, нагрянули с молитвенниками и приношениями. Помогайте, доктор! Я привык к моему лицу, привыкли и прихожане. Им будет трудно приспособиться к слушанию проповедей, исходящих от незнакомого. Я понимаю их психологию, поймите и вы мою.
— Мне хочется добраться до истины, — сказал доктор Флит. — С чем бы вы могли связать возникновение этого… преображения?
Иеремия задумался.
— Не могу понять… Вчера… Что было вчера? Обыкновенный день. Впрочем, погодите, доктор… Нет, это просто был сон…
— Рассказывайте сон! — приказал доктор Флит.
— Вчера моя экономка миссис Хьюз уехала к родственникам в Гууль, — начал Иеремия. — До самого ужина я провел время за чтением проповедей. Поужинав, я с книгой перешел сюда и раскрыл окно. — С этими словами Иеремия отдернул бархатную оконную портьеру. — Как видите, окно выходит в сад. Прямо площадка для крокета, направо розарий. Налево растет старый бук. Вот большая ветка протягивается параллельно окну. Я дочитал проповедь «О сладости бытия», разделся и потушил лампу.
Только отсвет фонаря, что горит около церкви, падал сюда. Вот так… — Иеремия потушил люстру. Спальня теперь освещалась только ночником у кровати и полоской света снаружи. — Мне казалось, что спал я больше часа вот на этой постели лицом к окну. Проснулся я внезапно от странного булькающего звука, как будто маленькое животное лакало что-то. Открыв глаза, я увидел силуэт маленькой собачки, пробежавшей по подоконнику. Мне показалось, что она задела стакан, и ложечка в нем звякнула. Этот звук я отлично запомнил. Покa я соображал, каким образом собачонка могла взобраться по ветвям бука к окну, животное повернуло голову в мою сторону, жалобно мяукнуло…