— Вы хотите сказать: залаяло, — поправил доктор.
— Нет, Флит, нет! Самое странное в этом сне было то, что собачонка именно замяукала, как кошка, и скрылась.
— Что же дальше? — спросил Флит.
— Сердце у меня неприятно билось. Меня почему-то взволновал этот сон. Я подошел к окну — .все было тихо. Правда, ветка бука слегка колыхалась.
— Что же вы сделали потом?
— Потом? Как я уже сказал, я был несколько взволнован и жадно выпил стакан воды.
— Который стоял на подоконнике?
— Да. А что?
— Ничего. Простите, я перебил вас, — проговорил доктор Флит. — Какой вкус был у воды?
— Самый обыкновенный. Я не пью сырой. Миссис Хьюз настаивает на кипяченой. Потом я запер окно, опустил штору и заснул.
— Все? — глухо спросил доктор Флит.
За дверью послышались женские голова. Иеремия испуганно зашептал:
— Так и есть. Она!
Глаза доктора выразили недоумение.
— Кто?
Иеремия безнадежно, почти с отчаянием махнул рукой.
— Миссис Хьюз. Наверное, Майкл дал ей телеграмму о моей болезни, и вот она примчалась. Гасите свет, дорогой Флит.
В полутьме Иеремия поспешно укладывался в постель.
В дверь барабанили настойчивые кулаки. Доктор Флмт шарил по спальне, ища свой саквояж, так как забыл, куда его поставил.
— Ну, я укрылся одеялом, — простонал Иеремия, ворочаясь на матраце. — Отпирайте дверь и впустите сюда миссис Хьюз. Могу я надеяться, что преображение окончится?
Доктор Флит нашел саквояж.
— Диета, режим и микстура, — ответил он бодро. — Эта медицинская троица со времени Гиппократа еще ни разу не дала осечки, отец настоятель. — Доктор повернул ключ в двери. — Прошу вас, миссив Хьюз.
Экономка преподобного Иеремии ворвалась, не сняв еще с шляпки дорожного вуаля.
— Что-нибудь серьезное? Почему вы заперлись?
— Преподобный Иеремия устал от служения человечеству, — произнес в ответ доктор Флит чрезвычайно веско. — Важные нравственно-философские мысли, которыми он занят, требуют, чтобы никто не смел его беспокоить. Да, даже вы, миссис Хьюз. Пойдемте в кабинет. Я напишу рецепты. Исполняйте мои предписания. И храните молчание. Преподобный отец знает молитвы наизусть и будет произносить их в своем сердце. В посещениях посторонних нет нужды.
— Как вы добры, доктор! — пролепетала миссис Хьюз.
Медленно возвращался доктор Флит домой, задумчивый и уставший. Впервые в его практике встретились такие случаи. Бывают люди курносые и с длинными носами, с квадратными и округлыми подбородками, с низкими и высокими лбами, и это никого не беспокоит. Но если бы у курносого внезапно удлинился нос или подбородок у человека вдруг изменил бы свои очертания? Только внезапное нарушение привычного вызывает беспокойство. Разве с течением времени не изменяются черты человеческих лиц? Разве в старикашке Орфи можно сейчас узнать того молодого дрогиста, который тридцать лет назад пришел знакомиться к Флиту? Да разве кго узнал бы сейчас и молодого студента Флита в докторе Флите, жирном, обрюзгшем, с малиновым носом, расцвеченным синеватыми жилками? А ведь это один и тот же Гораций Флит.
«Значит, — заключил доктор Флит, — неожиданность — это лишь функция времени».
IV
Эти события развернулись в Эшуорфе в тот день, когда я блуждал по Длинному Хоботу.
А теперь я стоял перед птицеловом.
— Вандок? — спросил я, и кулаки мои разжались.
Это было необычайно. Этому верилось с трудом. Но птицелов напомнил мне такие подробности наших встреч в парке «змеиного профессора» и на суде в Рангуне, что сомнениям не оставалось места. — Да, это был Вандок! Он стал меньше ростом, но, приглядевшись и прислушавшись, можно было, пожалуй, найти отдаленное сходство с тем парнем, который проиграл мне доллар в Белл-Харборе при первом знакомстве.
— Вы страшно изменились, Ванйок, — промолвил я, выслушав птицелова, — но не перестали быть негодяем. Мало того, что вы промышляли воровством, вы еще и убили доктора Рольса…
— Перестаньте, Пиигль, — серьезно отозвался Вандок.