Правда, у меня были еще три тысячи, которые мне сунула жена умершего парашютиста. Но для того, чтобы я могла ими воспользоваться, нужно было продолжить мое частное расследование…
Как ни крути, мне надо достать историю болезни. А еще мне нужен мой бывший сокурсник Валера-сатанист, он работает в городском морге, и уж наверняка сможет мне объяснить, что за странный шрам я обнаружила на животе покойника в нашем больничном морге.
Размышляя на эту тему, я не могла даже предположить, чем это в конечном итоге для меня обернется…
И все же я решилась частично потратить те самые три тысячи. Они жгли мне карман, и я решила зайти в супермаркет после работы. Вечером дома, покормив кота дорогущими консервами из мяса креветок, я намыла целое блюдо душистых персиков. И вдруг решила перебрать старые фотографии. Лежали они у меня, где попало, и в ящике письменного отцовского стола, и на буфете, и в тумбочке. Я давно, и не раз давала себе слово купить альбомы, и все фотографии разместить в хронологическом порядке, но руки никак не доходили до дела. А сегодня я просто сгребла все имеющиеся фотки на диван, закутала ноги плюшевым пледом (подарком родителей), и вскользь подумав, какие хорошие теплые вещи Красный Крест присылает голым неграм, «замерзающим» в Африке, стала медленно разбирать квадратики блестящей и матовой бумаги, на которых были остановлены моменты моей жизни.
Вот мама ведет меня в школу. Туго завязанные хвостики по бокам худенького лица. Это восьмой класс, перемена. На фотке выхвачен кусок школьного коридора, и я с учебником биологии. Судя по выражению лица, урок биологии мне явно в тягость.
Море. Цветная фотка запечатлела позапрошлый отпуск. Это виды пригорода Сочи — яркие цветы на толстых стеблях, маленькие пальмы, мама в соломенной шляпке, которая ей ужасно не идет… Родители тогда приехали в отпуск из своей Африки и уговорили меня вместе поехать на море. Я там чуть не умерла от жары и от скуки, поправилась на три килограмма и дала себе слово больше вместе с родителями в отпуск не ездить!
А вот другая фотография. Серо-коричневые холмы, грузовик в камуфляжной окраске, и рядом мой Денис в зеленой бандане улыбается мне, держа на руках маленького толстого щенка, это он в одной из своих командировок, про которые он мне ничего не рассказывал, как я его не расспрашивала. Эту фотографию я выпросила у него за неделю до того, как мы поругались. В носу противно защипало. Я поставила фотографию Дениса со щенком на тумбочку рядом с диваном, сгребла остальные фотографии в кучу, положила их в ящик стола, и легла спать.
В ту ночь оба Брата плохо спали. Это они выяснили утром за завтраком. Близнецы тонко чувствуют друг друга даже на большом расстоянии, а уж в одной квартире… Дурочка тоже, судя по всему, спала плохо — из ее комнаты время от времени доносился то ли смех, то ли всхлип, то ли бормотание. Братья где-то читали, что даунята, несмотря на слабое развитие, способны чувствовать то, что недоступно обычным людям. Поэтому они ничуть не удивились, когда раздался звонок мобильного и голос в телефонной трубке равнодушно назначил встречу. Быстро съездив на «стрелку» и вникнув в суть дела, они тревожно переглянулись. Такого им еще не поручали. Братьям было не по себе. За всю свою тридцатипятилетнюю жизнь они пролили много человеческой крови, но всегда делали это, зная, что они «в своем праве». Но похищать человека «на всякий случай»?! Да еще привозить туда, где самих мороз по коже дерет?!
Приехав домой, Близнецы, не сговариваясь, прямо из прихожей прошли в комнату сестры. Умаявшись после бессонной ночи, дурочка спала, из угла рта к подушке тянулась ниточка слюны, редкие волосики были мокрыми от пота и прилипали к вытянутому черепу. Каждый раз, глядя на нее, Братья задавали себе вопрос, за что судьба так наказала их всех? Родители их явно такого не заслужили. Познакомились они на слете Клубов самодеятельной песни, тихо поженились, родили через год двух мальчиков-близнецов, так же тихо и радостно их воспитывали, и мечтали о дочке. Мама сообщила о долгожданной беременности отцу, когда они семьей отдыхали в Судаке на диком пляже. Ей было всего тридцать пять лет, она ничем не болела, и почему девочке не хватило какой-то одной хромосомы, объяснить им не смог никто. Вначале их сестренка отличалась от других детей только разрезом узковатых глаз и постоянно открытым ротиком, но с возрастом она начала отставать в развитии, плохо говорила, только слоги вместо слов. Когда ее отвели в первый класс специальной школы, она, видимо из-за незнакомой обстановки, вдруг стала агрессивной, дралась с детьми в классе, дома била маму. Мама не отстранялась от ее острых кулачков, тихо плакала, а где-то через год, заболев раком, тихо угасла. Папа после ее похорон словно оцепенел, выбросил свою шикарную гитару на помойку (когда он уснул, они пошли ее искать, но конечно, уже не нашли), начал пить, и за два года полностью потеряв человеческий облик, замерз в сугробе пьяный, не дойдя до подъезда каких-то сто метров. Им тогда уже было по шестнадцать. В детский дом их отдавать не стали, формально опекуном стала их бабушка, живущая в пригороде, а вот сестру органы опеки попытались отобрать, чтобы поместить в интернат для неизлечимо больных детей-инвалидов. Неожиданно для себя, Близнецы резко воспротивились — сестренка была напоминанием об их когда-то счастливой и благополучной семье, они и сами не могли себе объяснить этого. Девочка осталась дома, а они дали друг другу клятву никогда ее не бросать. Во многом вся их дальнейшая жизнь была определена необходимостью заботиться о сестре. Рано начав зарабатывать и оценив, чего стоит трудовая копейка, Братья в шальные девяностые примкнули к одной из криминальных группировок, но угрызений совести никогда не испытывали. Близнецы никогда себя не осуждали, за то, что они делали — ведь у них было прекрасное самооправдание, что они делали это ради больной сестры.