— Очень многих главных врачей поменяли, причем на их место поставили не замов, как было раньше, а «варягов» со стороны. Во-вторых, смертей много в разных районах, и все на вводном наркозе. И ты знаешь, что самое интересное?
— …
— Когда я спросил, какая у умерших была группа крови, на меня посмотрели как-то нехорошо. А потом ко мне подошел Семен Михайлович, главный врач Первомайской ЦРБ, и сказал, что все умершие были молодыми мужчинами, и у всех была редкая группа крови, третья и четвертая. Так что здесь ты попала в точку. Криминалом пахнет.
— Слава, но ведь пересадка органов разрешена законом. Какой может быть криминал?
— В том-то и дело. Законом разрешается брать органы у тех, у кого зафиксирована смерть мозга. А констатирует смерь мозга комиссия из трех специалистов — судебного медика, реаниматолога и невропатолога. Так вот. Если раньше решение принималось врачами больницы, где находился потенциальный донор, то теперь по приказу Департамента Здравоохранения эти люди назначены приказом и колесят по всей области. Понимаешь?
— То есть в любую больницу приезжают чужие врачи, констатируют смерть мозга, и могут забирать органы на пересадку? — В моем голосе звучало сомнение. Все это выглядело слишком чудовищно.
— Ты все правильно поняла. Чисто номинально они должны известить родственников, но вот тут и начинается самое интересное. По недавно принятому Закону о трансплантации родственники в случае их отказа по поводу забора органов должны выразить свое несогласие. Понимаешь, их никто не спрашивает, согласны они или нет. Если они сами заявят о том, что не хотят, чтобы их родственник стал донором органов, конечно, забирать органы никто не имеет право. Но дело в том, что их никто не спрашивает об этом! А в момент, когда близкий человек находится между жизнью и смертью, никто и не вспоминает о своих правах.
— Значит, если они молчат… — до меня медленно начало доходить…
— Это истолковывается как их согласие. Ты слышала выражение «презумпция невиновности»?
— Конечно! — Я кивнула головой.
— Понимаешь, что это значит? — Слава смотрел на меня в упор.
— Более-менее… мне что-то Денис рассказывал.
— Эх, ты! Детектив недоделанный! В законе о трансплантации органов так и написано: «презумпция согласия», то есть все родственники умершего заранее согласны с донорством органов, а если не согласны, должны об этом заявить первыми.
— Значит, их никто не спрашивает? И смерть констатируют врачи не из больницы, а какие-то «назначенцы»?
Слава молча кивнул. Он выглядел очень уставшим и явно подавленным.
— А как констатируют смерть мозга? Но ведь не могут же объявить мертвым живого человека?
— В том-то все и дело. Раньше смерть мозга ставили клинически — по признакам, наличию рефлексов.
— А теперь?
— А теперь берут анализ крови из вены, перед этим увеличивают содержание углекислого газа в наркозной смеси, и через несколько часов смотрят уровень насыщения крови кислородом. То есть жив человек или мертв, теперь решает лабораторный анализ…
— Но ведь это… — меня затошнило. Чертова колбаса!
— Слушай, Лесь, ты тут кушай, а мне идти надо, маму навестить, когда меня долго нет, она волнуется.
— Конечно, Слава, ты иди, спасибо тебе за питание. Я тут подумаю, информацию переварю.
Вот оно в чем дело! Теперь понятно, что за люди появились у нас в больнице. Несчастному Серегину вместо того, чтобы вправить вывих, удалили органы. И продали кому-то. Владельцу казино, например. А что, все совпадает. Умер Серегин — появилась донорская почка для криминального авторитета. И группа крови та же самая — четвертая.
А я, дура, отиралась рядом, потащилась вы морг к Софье, потом к Денису на работу, вот и попала… Меня посчитали настолько опасной, что даже попытались подставить. Кстати, не попытались, а подставили по полной программе. За пропавшие из процедурного кабинета наркотики по головке не погладят.
Меня внезапно стало знобить. Не снимая тяжелого халата, я залезла под одеяло и уже привычно свернулась калачиком, стараясь придумать, кто же может мне помочь в этой ситуации. Но навалившийся на меня сон избавил меня до утра от этих мучительных размышлений.
Утром она проснулась от того, что ее ослепило солнце. Вчера ночью она тщательно задернула тяжелые занавески, но, видимо, не до конца, и теперь солнечный луч, втиснутый в щель между портьерами, выжигал ей левый глаз как маленький лазер. Она села на постели, откинув тяжелое одеяло в шелковом пододеяльнике. Этот комплект постельного белья они привезли из Турции, он так нравился мужу. Она всегда называла его мужем, хотя они были не расписаны. А теперь его не стало, и ей нужно учиться жить одной. Последние дни после похорон она еле справлялась с депрессией. Пару раз появилась тощая подленькая мыслишка — уколоться, но она старательно прогнала ее, ведь она дала ему слово. Ну и что, что его больше нет, она-то осталась. Он спас ее тогда, будет спасать и сейчас.