– Господи, Боже мой! – со смехом сказал полковник. – Неужели вы хотите сказать, что мы потратили наше сочувствие на притворную болезнь?
– С профессиональной точки зрения, это было проделано изумительно, – сказал я, с удивлением смотря на человека, постоянно поражавшего меня новыми проявлениями своей изобретательности.
– Это искусство часто бывает очень полезно, – заметил Холмс. – Оправившись, я прибегнул к уловке – быть может, довольно остроумной – и заставил старика Кённингэма написать слова «три четверти двенадцатого», чтобы иметь возможность сличить их со словами на записке.
– Какой же я был осел! – вскрикнул я.
– Я видел, как вас огорчила моя слабость, – смеясь, сказал Холмс. – Мне было жаль, что приходится огорчать вас. Мы все пошли наверх. Увидав во время осмотра уборной, что халат висит за дверью, я опрокинул столик, чтоб отвлечь их внимание, и шмыгнул обратно в уборную, чтоб осмотреть карманы. Но я только что нашел (как и ожидал) записку в одном из карманов, как на меня набросились оба Кённингэма и, наверно, убили бы меня, если бы вы не подоспели и не спасли меня. Я и теперь еще чувствую, как молодой Кённингэм схватил меня за горло, а старик чуть не вывихнул мне руку, стараясь вырвать бумагу. Они, как видите, догадались, что я понял все, и внезапный переход от полной безопасности к полному отчаянию заставил их совершенно потерять голову.
У меня со стариком Кённингэном был короткий разговор о мотиве преступлении. С ним можно было разговаривать, но сын его – сущий демон, готовый застрелиться или застрелить кого угодно, если бы у него в руках очутился револьвер. Когда старик Кённингэм увидел, что улики против него так вески, он потерял мужество и сознался во всем. Оказывается, что Вильям тайком проследил за своими хозяевами в ночь нападения на дом м-ра Эктона и, получив таким образом власть над ними, пытался, путем угрозы, шантажировать их. Но м-р Алек слишком опасный человек для того, чтоб с ним можно было вести подобного рода игру. С его стороны было положительно гениальной выдумкой воспользоваться недавними грабежами в здешней местности для того, чтоб отделаться от человека, которого он боялся. Вильяма заманили в ловушку и застрелили. Будь записка у них в руках и обрати они побольше внимания на некоторые подробности, весьма возможно, что подозрение никогда бы не пало на них.
– А записка? – спросил я.
Холмс положил перед нами следующую бумагу:
– Я именно ожидал найти что-нибудь в этом роде, – сказал он. – Конечно, мы так и не знаем, какие отношения существовали между Алеком Кённингэмом, Вильямом Кирваном и Анни Моррисон. Результат однако показывает, что западня была устроена очень искусно. Ватсон, я полагаю, что наш отдых в деревне увенчался полным успехом, и завтра я вернусь в улицу Бэкер с обновленными силами.
1892
Грек-переводчик
За все время моего продолжительного близкого знакомства с Шерлоком Холмсом мне никогда не приходилось слышать, чтобы он упомянул о своих родных. Он редко говорил и о своей молодости. Эта сдержанность с его стороны увеличивала несколько сверхъестественное впечатление, которое он производил на меня, до такой степени, что иногда я начинал смотреть на него, как на феномен в своем роде, как на ум без сердца, как на существо, настолько же лишенное всякого человеческого чувства – симпатии, любви, насколько выдающееся по уму. Его отвращение к женщинам и нелюбовь к новым знакомствам составляли типическую особенность его спокойного характера, не более, однако, чем его полное молчание относительно своих родных. Я пришел к убеждению, что он сирота, у которого умерли все родственники, как вдруг в одно прекрасное утро, он, к полному моему изумлению, заговорил со мной о своем брате.
Это было летом, после вечернего чая, во время отрывочного, бессвязного разговора, в котором мы от клубов и причин изменения наклона эклиптики перешли, наконец, к вопросу об атавизме и наследственных способностях. Предметом нашего спора был вопрос о том, насколько каждая способность известной личности унаследуется от предков и насколько зависит от воспитания в раннем возрасте.
– Что касается вас лично, – сказал я, – изо всего того, что вы рассказывали мне, очевидно, что вашим даром наблюдательности и замечательной способностью к быстрым выводам вы обязаны только своей систематической подготовке.