Через несколько минут в нашу комнату вошел невысокого роста господин, с жиденькой, белокурой бородкой и каким-то странным взором.
Судя по форме, он был железнодорожным служащим.
— Простите, что побеспокоил вас, — заговорил он просительным тоном. — Но обстоятельства так сложились для меня, что я готов беспокоить самого Бога, не только человека.
Это невольно вырвавшееся признание вызвало веселую улыбку на лице Холмса.
— Право же, проще побеспокоить меня, чем забираться так высоко! — ответить он.
— Очень, очень вам благодарен! — быстро проговорил пришедший. — Простите, я не назвал еще своей фамилии! Имею честь рекомендоваться: начальник станции Кураки-но, Московско-Курской железной дороги, Петр Иванович Дрягин.
— Очень приятно! — ответил Холмс. — Милости прошу, присаживайтесь и рассказывайте ваше дело. Только помните, что я не люблю лишних фраз…
— Какие уж тут фразы!
— Главное, рассказывайте сжато, не упуская нужных делу подробностей.
— Мое-то дело все в трех словах состоит! — воскликнул убитый горем начальник станции. — Попросту, меня ограбили!
— Кто и как?
— Экспроприатор или экспроприаторы! Ведь как чисто дело обделали! Ничего разыскать нельзя! А ведь если не отыщутся деньги, меня под суд, и службу поминай как звали! Я пятнадцать лет на этой самой дороге служу, у меня жена, дети…
В его голосе послышались рыдания.
— Я вас попрошу успокоиться! — посоветовал Холмс. — Нервничание не приведет ни к чему.
Начальник станции немного успокоился.
Он выкурил папиросу, выпил воды и, опустившись в кресло, стал рассказывать.
II.
«Произошло это три дня тому назад.
Я только что отправил курьерский поезд и, войдя в кассу, стал подсчитывать деньги, которые я должен был в этот день вечером сдать артельщику.
Было часа три дня.
Подсчитав деньги, я разбил их на четыре части: кредитки, золото, серебро и медь.
А затем упаковал их в четыре небольших ящичка.
Всего было три тысячи девятнадцать рублей.
Ящичек с бумажками и ящичек с золотом я спрятал под стол.
А два ящика: с серебром и медью, оставались еще на столе.
В это время ко мне в кассу вошел мой знакомый купец Федюков, с которым я жил в большой дружбе, и пригласил меня выпить с ним в буфете бутылочку красного вина.
Я подумал.
До ближайшего поезда оставалось три часа и, следовательно, времени у меня оставалось достаточно.
Отчего, думаю, не выпить с приятелем?
Пошли.
Я запер кассу, оставив серебро и медь на столе.
В общей сложности там было тысяча семьсот рублей. Около двухсот рублей меди и немного более полутора тысяч серебром.
Попили мы вина, посидели.
Ну, так, вероятно, с час.
Федюков расплатился и ушел, а я снова пошел в кассу, чтобы проверить еще раз итоги.
Подхожу — касса заперта.
Пробую ключом, дверь не отворяется!
Что такое?!
Ну, думаю, замок испортился.
Сейчас же послал за слесарем.
Тот пришел, поработал немного и открыл дверь.
Вошел я в кассу, посмотрел первым делом на стол, да так и ахнул!
Ни коробки с серебром, ни с медью!
Сперва я даже глазам не поверил.
Засунул, думаю, куда-нибудь, да и забыл!
Давай я шарить, обшарил все помещения кассы, коробки с золотом и кредитками нашел на том же месте, на котором те и стояли, а коробки с серебром и коробки с медью так и не нашел!
Поднял я тревогу.
Прибежали жандармы, стали шарить, ничего не нашли и дали знать следователю.
Тот в свою очередь сейчас же протелеграфировал в Москву и Тулу, чтобы следили за проезжающими.
Вероятно, железнодорожник жандармские власти в Москве дали знать о случае московскому сыскному отделению, так как, спустя некоторое время, мы получили из Москвы телеграмму, в которой сообщалось, что к нам едет знаменитый американский сыщик Нат Пинкертон, который проездом на юг, по просьбе начальника сыскной полиции, заедет на некоторое время на нашу станцию и просмотрит мое дело.
Обрадовался я страшно.
Действительно, через несколько часов после получения телеграммы приехал Нат Пинкертон.
Он и посейчас там, да только дело что-то не клеится.
Вот я и решил поехать к вам, да умолять вас именем детишек распутать мое несчастное положение…»
III.
Начальник станции замолк и с мольбой взглянул на Шерлока Холмса. Тот смотрел на него. улыбаясь своей доброй, загадочной улыбкой.
— Много ли времени прошло с момента преступления до сей поры? — спросил он.