Сцена, наконец, заткнулась. «Трусы», весело вереща, стайкой убежали в гримерку. Зато зал, разогретый «цветными трусами» ожил не на шутку. Свист и крики, доносившиеся оттуда, говорили мне, что публика готова ко встрече с кумиром. Толпа ждала зрелища и жаждала любимых песен. Я поежился и тоскливо посмотрел в сторону рокеров. Что же сейчас будет? Этого не мог предсказать никто.
Рокеры привычно поволокли на сцену свои тяжеленные мониторы. Одновременно с ними на сцену выскочил радостно улыбающийся конферансье и, не обращая никакого внимания на флегматичных рокеров, воскликнул:
— Друзья! Начинаем второе отделение нашего концерта, — я услышал его чрезвычайно профессиональный голос, от которого за версту несло искусственным энтузиазмом. — Сейчас перед вами выступят лауреаты двенадцатого международного ливерпульского фестиваля рок— и поп-коллективов. Встречайте!
Рокеры застыли посреди сцены, словно их остановил стоп-кадр. Они ошалело провожали взглядами резво скачущего подальше от сцены конферансье, не понимая, кого именно сейчас объявил этот веселый румяный человек. Мгновенно сориентировавшись, я подхватил ситуацию. Высунувшись из кулис, я заорал страшным шепотом:
— Это вас объявили, вас! Начинайте! — И активно замахал руками, делая знаки, что, мол, можно приступать к музыке. Рокеры, поняв, что все в порядке, оттаяли и снова как ни в чем не бывало принялись загромождать сцену своей аппаратурой.
В зале воцарилась подозрительная тишина. Видимо, зритель пытался переварить полученную информацию. Кое-кто уже почувствовал подвох, но еще не вполне осознал, где он закопан.
Срочная замена артиста — вещь нетривиальная и не часто встречающаяся. И поэтому требуется некоторое время, чтобы люди поняли, что вместо приятной для слуха незатейливой попсовой мелодии сейчас на их барабанные перепонки обрушится настоящая Ниагара звуков. Такую замену не каждый в состоянии осознать до конца, пока это не произойдет наяву. Тишина в зале становилась назойливой. Это был плохой знак. Рокеры тем временем закончили с аппаратурой и теперь настраивались. Нестройные аккорды вывели публику из ступора.
— Попсу давай! — послышались робкие возгласы с задних рядов. Но рокеры наконец настроились и грянули. Робкие возгласы утонули в грандиозных вибрациях, и зал снова впал в транс. Еще с минуту понаблюдав в щелочку кулис за сценой и залом и на глаз определив, что прямо сейчас революций никто устраивать не собирается, я легко вздохнул и улыбнулся. Фух, кажется пронесло! Моя работа на сегодня окончена, и в принципе, если не сильно придираться, то сойдет. Я не стал больше дожидаться неизвестности и неприятностей и быстрыми шагами пошел прочь от темного пыльного закулисья.
Глава 3. Донна Прима
Коридор за сценой был тихим и узким, как лаз в сказочную страну. Толстая стена отделяла сцену и зрительный зал от прохладного и спокойного пространства, утыканного бесконечным количеством дверей. Двери шли вдоль коридора длинной вереницей, и непосвященный мог подумать об этом все, что угодно. Но я был посвященный. И я знал, что эти бесконечные двери — это артистические гримерные. В гримерках артист может спрятаться от всего остального мира и наконец остаться в спасительном одиночестве и тишине.
Тишина — это иногда недостижимая благодать в кочевой актерской жизни. Она — как бесценная награда после грохота и рева концертов. Артисты любят это время, когда можно расслабиться после нервотрепки, предшествующей и сопровождающей любое зрелищное мероприятие. И артисты люто возненавидят любого, кто хочет помешать этой благости и благодати. А какой-нибудь незадачливый фанат именно в такой сладостный момент тишины и полного покоя и норовит прорваться к своему кумиру, чтобы, заглядывая в глаза и трясясь от волнения невнятно прошепелявить: «А можно автограф?» Артист, приклеив на уста улыбку небожителя, рисует на обрывке смятой газеты, подсунутом ему под руку услужливым менеджером, малочитаемый символ и умоляюще смотрит на своего концертного директора. Его взгляд означает примерно следующее: «Как эта сволочь прорвалась сюда? Как она просочилась сквозь все кордоны моей высокооплачиваемой охраны? Уволю всех к чертовой матери!» И пока взгляд артиста наливается кровью от злости и бессилия, тут самое время исчезнуть из гримерки всем. От греха подальше. А то и впрямь уволит, а потом сам же и будет жалеть. Артисты — они такие! У них все не как у нормальных людей.
Я иду вдоль коридора, читая надписи на дверях гримуборных. Одна надпись меня очень заинтересовала. На двери табличка с крупными буквами «Донна Прима». Я тихонько трогаю ручку двери и просовываю голову в образовавшуюся щель. В комнате, которую делает маленькой и тесной бесконечное количество коробок, коробочек, а также несколько длинных металлических стоек с развешанными на них блестящими и переливающимися, словно африканский попугай, концертными костюмами, царит пыльный полумрак. Мой взгляд скользит вдоль всего этого великолепия, пока я случайно не замечаю некоторое шевеление в самом дальнем углу комнаты. Внимательно присмотревшись, я замечаю небольшое трехстворчатое трюмо и одиноко горящую над ним скудную лампочку. Лампочка светит вполсилы, отчего я сначала принял ее свет за отблеск ярких блесток, издаваемый бесчисленными пайетками и бусинами, нашитыми и наклеенными на костюмы. Только сцена дает человеку возможность выглядеть так нелепо и претенциозно. Но именно это больше всего нравится зрителям! Видимо, в каждом из нас с детства сидит мечта, вычитанная в романах про рыцарей и прекрасных королев, где рыцари и королевы — это мы с вами. А какая же королева без блесток! И где вы видели настоящего рыцаря без блестящего, словно рыцарские доспехи, расшитого серебряным позументом и галунами пиджачка?