— Понимаешь, — говорила она Шуре, — очень важно научиться чувствовать, что машина — вроде бы продолжение твоих рук.
И Шура выставляла перед собою пальцы, стараясь представить, как она будет работать сама.
9
Разлетелся вдребезги абажур. И зачем делают такие к настольным лампам?! Нет, чтобы изготовить легкий, прочный и красивый из пластмассы. Но это, пожалуй, лишние рассуждения, неуместная критика. Кошке-то что до человеческой недогадливости, кошке ведь не втолкуешь, что согласно инструкциям с некоторыми вещами надо обращаться сверхосторожно. Прыгнула рыжая негодница с подоконника на стол, задела пушистым хвостом металлический ободок, на котором покоился стеклянный колпак и… К счастью ли это или к несчастью, но Ольге Михайловне осталось лишь ворчать на нерадивость и непрактичность работников промкомбината, выпускающего сверхчувствительные вещи, да любоваться красивыми, с внутренней стороны матовыми, а с наружной зелеными стекляшками, живописно разбросанными у стола.
Беззлобно отчитывая кошку, старушка, кряхтя, собрала осколки, сполоснула под краном руки и принялась сооружать испытанный «небьющийся абажур» из старой газеты. Когда-то ловкие и проворные, пальцы ее не слушались, мяли бумагу. Кое-как смастерив колпак, похожий на те, какими обычно покрывают головы купальщики на пляжах, старушка взяла стопку почтовой бумаги, остро заточенный карандаш и села сочинять письмо в детдом внучке.
В комнате было тихо. Лампа бросала на стол яркий круг света. Остальное тонуло в полумраке. На диване с откинутыми валиками посапывала Марья Даниловна. Живое, подвижное лицо ее никак не хотело примиряться со сном и, отражая душевные переживания владелицы, то хмурилось, то принимало вид озабоченный, деловой. «Опять какую-нибудь версию видит, — подумала Ольга Михайловна, рассматривая лицо подруги. — И во сне ей жулики покоя не дают. Надо будет припрятать книги-то эти: совсем человека с панталыку сбить они могут». За ситцевой ширмой-задергушкой слышалось ровное дыхание Шуры. «Умаялся парень. С утра в училище. Днем в мастерских трудится. Вечером в клубе на кружках. Набегался, измотался и спит без задних ног. Серьезный он у меня, серьезный». Чтобы собраться с мыслями, старушка вполголоса завела беседу с кошкой:
— Ты, Мурка, понять должна, что Василий Васильевич хоть и сварливый старик, но правду любит; Все у него справедливо, все жизнью опробовано. Защищал он Шурку-то нашего. Золотым парнем назвал. Мы-то с тобой, Мурка, знаем, что золотой он. Но приятнее от других услыхать. Давай-ка выпишем к себе еще и золотую внучку. В тесноте, да не в обиде. Она, внучка-то, должно быть, хорошая: у Белых в роду пустоцветов не произрастало — все народ твердопородный, крепкий. Будь моя внучка на месте той, которая шпану в подвале заарканила, круче бы дело обернулось. Она бы его субчика… И есть же в обществе у нас такие выродки, как этот жулик…
Из прихожей донесся настойчивый стук. «Кого еще бог принес!» И, проследив за ходом своих, рассуждений, как раз в это время направленных на случай с Зубковым, ужаснулась. Ей вдруг вспомнилась «версия», выдвинутая Марьей Даниловной в связи с каким-то глупым происшествием, ни весть где случившимся. «Дверь открывать никому нельзя; особенно в позднее время, — говорила подруга с видом человека, знающего и в совершенстве изучившего жизнь деклассированных элементов. — Опытные редецевисты (она произносила так слово рецидивист) до того в подлостях поднаторели, что знакомыми прикидываются, ихним голосам подражают. Придет к дверям: «Откройте, Ольга Михайловна!» Ты цепочку долой, замком щелк… «Пожалуйста!» А он: «Руки вверх!»
Стук раздавался громче и громче. Старушка прошла в коридор, остановилась у вешалки и прислушалась, колеблясь, открывать ли? «А, может, те самые, с похожими голосами»?
Bce-таки плохо сидеть дома целыми днями. Прав был Василий Васильевич, говоря, что от нечегоделанья человек человека со света сжить может, а то и хуже — с ума спятить. От безделья разности всякие в голову лезут, засоряют ее. Бывало, приходила Ольга Михайловна с завода, и отдых радостным был, и думалось правильно, и страхи в мысли не лезли: голова на дело работала. А сейчас… Сказки Марьи Даниловны кого хочешь робеть заставят. «Будь, что будет!»