С домом и вспомоществованием покончено. У него есть восемь фунтов плюс десять шиллингов и адрес Люсиль Харрис. «Многие начинали и похуже, – сказал он вслух. – Но я, невежественный, ленивый и сентиментальный врун, не заслуживаю лучшего».
Ручку снова подергали.
– Вы там наверняка приплясываете, – сказал он из-за запертой двери.
Звук шагов затих вдалеке.
«Как только доберусь, – решил он, – первым делом возьму пива и черствый бутерброд. Я отнесу их за столик в углу, смахну шляпой крошки, а книгу прислоню к графинчику. Я должен представить в деталях только самое начало. Дальнейшее выяснится само собой. Я просижу там до полудня, невозмутимый и спокойный, шляпа на коленях, в руке стакан, с виду ни на день не моложе двадцати, буду как бы читать, наблюдая уголком глаза за деловитым одиночеством пьющих, беспокойных людей у стойки. За другими столиками будет полно народу. Там будут женщины, завлекающие всех кого не лень поверх остывшего кофе, безымянные старики с табачной пылью на щеках, трясущиеся над чаем; тихие мужчины, напряженно ждущие следующего поезда, на котором никто не приедет; женщины, собирающиеся удрать на поезде в Сент-Айвс, или в Ливерпуль, или еще куда-нибудь, хотя прекрасно понимают, что никуда не побегут, они пьют чай, говоря себе: „Я могла бы уехать двенадцатичасовым, но подожду еще четверть часа". Или это. будут женщины из деревни, с дюжиной запущенных ребятишек, или девушки из магазинов, конторские девушки, уличные девки, люди, которые не придумали ничего получше того, что есть, – словом, все несчастные или счастливые в цепях, смущенные приезжие в этом привокзальном буфете городка, который я изучил от корки до корки».
В дверь забарабанили.
– Эй, вы, – раздалось с той стороны. – Вы там сидите уже несколько часов.
Он повернул кран с горячей водой. Струя холодной воды ударила в раковину прежде, чем он успел выхватить шляпу.
– Я директор компании, – произнес он, но голос прозвучал слабо и неубедительно.
Когда шаги снова затихли, он взял сумку и вышел в коридор. Стоя перед купе первого класса, он увидел, как кондуктор и еще один мужчина подошли к двери уборной и замолотили в нее. За ручку они не дергали.
– С самого Нита, – сказал мужчина.
Теперь поезд шел медленнее, покинув пустынные земли, он нырнул в коридор фабрик, проехал, пыхтя, и городские платформы, и высокие дома с разбитыми окнами, и грязные дворы, где пляшет на веревках нижнее белье. Дети в окнах никогда не махали вслед поездам. Для них поезда были все равно что ветер.
Когда поезд остановился под огромной стеклянной крышей, перед дверью уже стояла толпа.
4
– Бутылку пива, пожалуйста, и бутерброд с ветчиной.
Он отнес их на столик в углу, смахнул шляпой крошки и просидел там до полудня. Он пересчитал деньги: 8 фунтов 9 шиллингов и пенни, примерно на три фунта больше, чем он когда-либо видел. Некоторые получают столько за неделю. Ему этого должно хватить на всю жизнь. За соседним столиком сидел пухлый господин средних лет, с шоколадным родимым пятном на щеке и еще одним на подбородке, как будто с половиной бороды. Едва Самюэль прислонил свою книжку к бутылке, как от стойки отделился молодой человек.
– Привет, Сэм.
– Привет, Рон. Рад тебя видеть.
Это был Рональд Бишоп, живший в Креснт, что у Стенлиз-Гроув.
– Давно в Лондоне, Сэм?
– Только что приехал. Как делишки?
– Нормально. Мы, наверное, ехали в одном поезде. А дела ничего. Ты-то здесь зачем, Сэм?
– Да у меня тут есть чем заняться. У тебя все по-старому?
– Ага.
Им всегда было не о чем разговаривать.
– Где остановился, Рон?
– Привычек не меняю – Стрэнд-Палас.[1]
– Думаю, еще увидимся.
– Давай завтра в баре в полвосьмого.
– Отлично.
– Договорились, не забудь.
– Не бойся.
Оба забыли об уговоре сразу же.
– Пока, увидимся.
– Будь умницей.
Когда Рональд Бишоп ушел, Самюэль тихо сказал в свой стакан: «Это удачное начало. Если я сейчас выйду отсюда и поверну за угол, то окажусь снова на Сорок второй. Маленькие Проберты будут играть в больницу у Стога Сена. Единственный незнакомец поблизости – бизнесмен с покрасневшим лицом, пытающийся прочесть нечто на своих ладонях. Нет, вот еще идет женщина в меховом пальто; она собирается сесть рядом со мной. Да… Нет, нет. Проходя, она обдает меня всеми своими запахами: одеколон, пудра и постель.
Женщина присела через два столика от меня, скрестила нога и припудрила нос.
Уже заигрывает. Теперь она делает вид, что не замечает своих голых коленок. В комнате рысь, леди. Застегните пальто. Она гремит ложечкой о блюдце, чтобы привлечь мое внимание, но, когда я начинаю с серьезным видом смотреть на ее руку, она так невинно и нежно глядит на свои колени, как будто держит на них младенца». Ему понравилось, что Она не нагличает.