Исчез за дверью Лавки Писателей.
А из Лавки – Сашка Товбин… как возможно? Минут пятнадцать назад входил в Дом Книги. Соснин побрёл вдоль витринных окон аптеки, чувствовал, Сашка провожал взглядом. Не скрываясь, шпионил, что именно хотел и мог выведать, что могла ему рассказать удалявшаяся спина? Случайно пересеклись когда-то, с тех пор присматривался при встречах, что-то записывал.
Копыта, гривы, крупы четвёрки клодтовских скакунов переплавились вдруг в запряжённых в колесницу Победы, вздыбленных над величавой Россиевской аркой коней – они, нёсшиеся к Зимнему дворцу, казалось, готовились перемахнуть пустынную площадь… да, так начиналась наша история.
И вот очередной поворот.
У аптеки – за угол.
По Фонтанке, наползая одна на другую, плыли крупные льдины.
У бесцеремонного шептуна густо торчали из ноздрей волосы. Фамилия, как же его фамилия?
– Согласен, недурно нарисовалось, у дома-красавца, если позволите искренний комплимент, строгий, стройный вид, достойный знаменитой и симпатичной мне, хотя я не коренной петербуржец, традиции. Так вот, проектная практика будто бы за вас, – не умолкал Остап Степанович, ловко болтая мундштуком, успешно служившим ему продолжением языка, а Соснин, невнимательно слушая, дивился искусству следователя пропевать на едином дыхании длиннющие фразы, – но в любом явлении нас учили видеть две стороны, как две культуры, не правда ли? И вторая, не искусно разрисованная воображением, но материально-реальная, жизненная сторона истинной практики против вас, увы, против – дом-красавец упал, превратившись в отрезвляющие обломки…
К кому с машинным вдохновением обращался он? К давно не белёному потолку, тяжёлой мебели?
Пока Остап Степанович хвастался красноречием, крепыш со смоляной бородкой и волосатыми ноздрями продолжал что-то важное шептать ему в ухо и издевательски-игриво, как доброго знакомого, всё ещё покалывал Соснина выпуклыми тёмными глазками, вот ведь как бывает, Илья Сергеевич, – усмехался хитрющий взгляд, – коньячок ли с утра попиваете в интуристовской роскошной гостинице, в высоком кабинете прокуратуры неожиданно ответ держите за халатно ли, преступно содеянное, а всё едино – под надзором государева ока вы везде от рождения пребывали и до смерти пребывать будете, понимаете? Крепыш вращал для пущей выразительности зрачками и поводил из стороны в сторону, точно разминал суставы, тяжёлыми коричневыми плечами; когда донесения иссякли, он деловито, лист за листом, принялся складывать в папку прочитанные Стороженко бумаги, очевидно, все, как одна, секретные, ибо Остап Степанович, не прерывая вдохновенных наставлений, пробегал пожелтелые листки с чернильными штампами торопливым въедливым взглядом и охранительно, как если бы Соснин, почуявший, что бумаги его касаются, мог что-нибудь подсмотреть, прикрывал читаемое ладонью.
– Бесспорно, в громком ночном падении виновен досадный, не исключаю, уголовно наказуемый комплекс служебных упущений, и лица, вольно ли, невольно к установленным и доказанным в суде упущениям причастные, независимо от должностных эполетов ответят перед законом, тем более, что в год славного юбилея это обрушение, надеюсь, вы понимаете, ставит помимо проектно-производственных и правовых ещё и политические вопросы. Конечно, фундамент социализма прочен, надёжен, его никаким горе-художникам в смычке со строителями-бракоделами не поколебать, но резонанс неприятный…
Повторял Филозовские тезисы, по шпаргалке шпарил.
И до чего противный тембр голоса! Соснин заулыбался, сообразил, что цель внешне доброжелательного многословия следователя, сколько бы он от своей скрытной цели не отпирался – усыпить внимание, возможно, вывести из себя, заставить вспылить, сорваться; вспомнились Валеркины предостережения.
– Да, наделали шума, и в фигуральном, и в прямом смыслах такой грохот подняли, что приборы потом зашкаливало, – не прерывая чтения секретных материалов, Остап Степанович пододвинул к Соснину лежавший чуть в стороне листок, – полюбуйтесь-ка заключением акустической лаборатории, его и Вистунов подписал.
– Кто этот Вистунов?
– Как кто?! – разыграл удивление, – шутить изволите, Илья Сергеевич? Вистунов – главный свидетель обрушения, шофер такси, ради него всесоюзный розыск объявляли, тратили народные денежки, а вы – кто?