Откуда все эти люди, зачем они? Сплошная масса лиц. Сквозь туман проступило одно. «Папа!» Атлантида хотела сказать, но язык залепила солёная тягучая горячая слюна, из сухого горла не пробилось ни звука. Почему у папы такое страшное лицо? Хотела встать – не смогла пошевелиться. Как сквозь подушку в уши постепенно пробились звуки. Сквозь гул голосов Атлантида услышала страшный рёв: «Доченька моя», не может быть, чтобы это был голос мамы. Потом был вой сирены, будто где-то далеко-далеко, в эту даль медленно уплывал и гул толпы, и папино лицо, и мамин крик. Навалилась темнота, окутал сонный покой, в котором уже нет ни одного желания, ни чувства, ни мысли…
***
Ощущение бесконечного полёта, свободы, лёгкости. Боли не было, тумана в голове тоже. Атлантида открыла глаза. Оказывается, она до сих пор на качелях? В небе весело мечутся стрижи, над травой и цветами кружатся бабочки, ярко светит утреннее солнышко, только мольберта не было на площадке.
«Я уснула прямо на качелях? – удивилась девочка. – Интересно, где папа?»
Она завертела по сторонам головой и вдруг замерла: в пяти шагах от неё прямо в воздухе стало проявляться что-то большое, прямоугольное. Постепенно внутри прямоугольника обозначились неясные очертания. Наконец, Атлантида увидела… папу! Он был до странности большой, огромным казалось и его любимое кресло-качалка, в котором он сидел, и весь остальной интерьер привычного папиного кабинета был таким, словно Атлантида смотрела на него в окно с увеличительным стеклом. А по эту сторону «окна» были обычных размеров небо, двор, дома.
Папа раскачивался в своём кресле и смотрел прямо на Атлантиду. Взгляд его был тяжёл и полон печали, отчаянья, невыносимой тоски.
– Папа! – Атлантида спрыгнула с качелей и побежала к нему.
Чем ближе было окно, тем большее пространство комнаты ей было видно. Вот показался мамин портрет на стене. Это была не картина, а большая фотография, почему-то перетянутая по одному из нижних углов чёрной лентой.
У самого окна Атлантида во что-то врезалась и упала на траву. Она уставилась на всё ещё сидящего на кресле-качалке и глядящего на неё папу нереально больших размеров. Удивительно, он никак не отреагировал на то, что сейчас произошло.
– Пап! Что это было? Я ударилась обо что-то!
Атлантида протянула руку к окну и наткнулась на стекло. Оно было странным, как будто совсем невидимым, а на ощупь напоминавшим поверхность холстов, на которых обычно работал папа.
– П-пап? Что это? – дрогнувшим голосом вновь спросила девочка.
Отец не ответил, будто не услышал её, только тяжело, тоскливо вздохнул.
Атлантида, всё ещё недоумевая, встала и обеими руками уперлась в невидимую стену.
– Папа, почему ты молчишь? Почему так смотришь на меня? Мне страшно! Папа! Что с тобой? Где мама? Почему на её фотографии чёрная лента?
Атлантида осеклась. Ей вдруг вспомнились чёрные ленты на фотографиях бабушки и дедушки. Как только они появились, бабушка и дедушка перестали приходить в гости, зато поселились в каменной плите на кладбище. С мамой и папой девочка иногда сама приходила к их новому жилищу. Мама разговаривала с портретами, выбитыми на камне. Атлантида же молча разглядывала неподвижные нарисованные лица, ей не хотелось с ними говорить. Ей объяснили: бабушка и дедушка умерли. Загадочное слово – смерть, Умереть – значит, больше не прийти.
– П-папа, – прошептала Атлантида, холодея от ужасной догадки, – г-где мамочка? Она, что, больше не придёт?
Ответа не было.
Атлантида плакала долго, молча размазывая по щекам солёные ручьи, вытекавшие из покрасневших глаз.
Наконец, успокоившись, девочка вновь взглянула на папу.
Он тоже плакал. Это было так необычно и страшно, что Атлантида зарыдала вслух.
– Почему ты молчишь? Почему не отвечаешь? Вытащи меня! – в истерике кричала она, колотя кулачками по невидимому стеклу.
Истерика вымотала её, девочка устало замолкла и заозиралась в поисках камня или палки, которыми можно было бы попробовать разбить это непонятное нечто. И вдруг, поражённая, опустилась на траву. Ноги больше не держали её: своей детской, ещё не умудрённой житейским опытом смекалкой она поняла: трава, небо, качели, дома, деревья, птицы… Всё, что она видела вокруг, было не настоящее, а нарисованное красками. Вот почему папа казался таким огромным. Просто он был там, в реальной жизни, а она тут – в картине на мольберте. Она, Атлантида, тоже была нарисованная папиными красками.