"... мир, не наш, а вообще, всё мироздание, как телевизор. Моя антенна — тело, была настроена только на один канал вещания. При жизни мощный сигнал этого канала не давал пробиться слабеньким сигналам других частот. А есть ещё другая антенна — внутренняя. Она не такая мощная, но с гораздо большим диапазоном. Сразу после смерти моя внутренняя антенна была настроена синхронно внешней, и ещё сорок дней ловила те же передачи. Потом настройка стала постепенно сбиваться. Сейчас я где-то в зоне помех, поэтому ничего не слышу, и вижу только серый туман. Но я ЗНАЮ, как настраиваться, я помню, правда ещё смутно свои предыдущие смерти. И память эта хранится на одной из частот моего диапазона мироощущений. Но прямо сейчас я не смогу на неё настроиться. Мне полностью доступна только память последней жизни, обрывки воспоминаний некоторых предыдущих воплощений и совсем смутное знание о том, что надо искать частоту мира между мирами, координаты страны мёртвых. Вся эта информация хранилась каким-то образом в моём теле, но была недоступна мне при жизни. Перед очередным рождением мы как бы пишем себе записку, где сообщаем только необходимое, самую малость из-за недостатка бумаги. Потом, оставляя на хранение в своеобразном архиве эти сведения в сжатом закодированном виде, приходим в мир заново и живем с чистого листа. Только изредка во сне, а ещё реже наяву проскальзывают мельчайшие крупинки из памяти души. Вот за этим архивом на сороковой день и возвращается душа к телу.
Я стал искать эту частоту. Не могу подробно описать этот процесс для живых, в теле нет такого органа, а в человеческих языках нет таких терминов. Ближе всего он похож на попытку вспомнить. Я вспомнил привычную, живую частоту и, в последний раз посмотрев на свою могилку, двинулся дальше по шкале настройки. Серый туман, окружающий меня стал менять очертания, изредка попадались какие-то упорядоченные картинки, но или эти передающие станции были слишком слабы и далеки, или же мне самому не хватало мощности восприятия. Попасть в иные реальности, параллельные миры, я не мог. Через некоторое время я нащупал нужную частоту. Моему взору предстало нереально яркое небо, без определённого источника освещения, оно, казалось, всё целиком состоит из света. Под этим небом расстилалась абсолютно плоская поверхность вообще без рельефа. А в центре этой равнины стоял я. Именно стоял, а не находился. У меня было тело обычной человеческой формы, состоящее из почти непрозрачной субстанции, и ещё вокруг тела имелся слегка видимый кокон, переливающийся всеми цветами радуги и ещё многими другими расцветками. Я не был этому факту удивлен, так как уже знал, что так и должно быть. Я странник, вернувшийся домой из очередного путешествия, настолько длительного, чтобы забыть, как выглядит родина, но не настолько, чтобы, вернувшись, не вспомнить. А ещё я только что пробудившийся ото сна, не совсем помнящий, кто я есть, но не удивляющийся, что я тот, кто я. Мои ноги чувствуют твердость поверхности, моя вторая кожа — кокон, или, если угодно — аура, отмечает и сообщает мне, но без неприятных ощущений, изменение температуры, картонный запах этого мира и настроения предметов, которых она может касаться, вытягивая довольно длинные щупальца, а также направление, где находится кто-то другой. Я чувствовал всех остальных обитателей страны мёртвых, а их многие миллиарды. Я помнил, что если я встречу кого-то и захочу поговорить, мне надо вытянуть такое щупальце и коснуться его ауры. Если этот кто-то захочет ответить, он примет мой запрос, и мы соединимся мысленным контактом, степень откровенности которого каждый регулирует по своему усмотрению. Здесь нет воздуха, передающего звуки, чтобы говорить вслух, но некоторые предметы издают очень приятную мелодию. Её можно услышать таким же образом. Мне нет необходимости дышать, есть, пить, испражняться и уделять внимание другим подобным несуразностям. Но, если я захочу, то могу ощутить вкус или аромат, но только в процессе общения с другими. Мы можем вспоминать так, что это чувствует собеседник, а уже через него ощущаешь сам. Один же я могу чувствовать вкус и запах своих воспоминаний или фантазий лишь настолько же, насколько живой человек может ощутить, вспоминая подобные вещи. Я могу ходить по поверхности этого мира, так же как на Земле, могу взлететь и парить над ним, и могу приближаться и удаляться посредством взгляда, как если бы близко перед глазами находился экран телевизора, который показывает движение вперёд. Во всех трёх случаях я не чувствую усталости, сколько бы не продолжалось движение, только в третьем способе скорость не имела ограничения. Двигаясь, я мог проходить через всё, что попадалось на пути, в том числе других обитателей этого мира, если сам не хотел остановиться и пообщаться с кем-то. Меня мог кто-то позвать, попросить остановиться, но не остановить принудительно. Здесь вообще, никто не мог каким-либо образом ограничить свободу другого или причинить какой-то вред, кроме случаев добровольного согласия, о которых позже.