И юного выпускника за особые заслуги в изучении наук, и невзирая на возраст, в виде исключения, включили в состав экспедиции! Счастью юноши не было границ. Матушка промокала кружевным платком мокрые уголки глаз. Еще бы! Единственный сыночек, опора и надежда семьи — и вдруг уплывет на утлом суденышке в неизведанные страны. Вернется ли, бог весть? Было от чего заплакать.
Но сын успокаивал мать, объясняя, что не такое уж утлое суденышко их научное судно. И страны эти не вполне неизведанные. А были уже до него смельчаки, побывавшие в тех краях. И многие из них вернулись назад, к родным берегам. Утешил он мать или нет, то никому не ведомо, но решение его было твердым, и обратного пути не было.
Наступил день отплытия, и вся семья пришла провожать Артемку на пристань, туда, где стояли корабли, готовящиеся в дальний поход. Отец благословил сына на смелые свершения, завещал беречь честь фамилии, а матушка дала ему в дорогу маленький образок, который будет хранить её чадо в трудную минуту. Сестры троекратно поцеловали брата, и корабли подняли якоря и отправились на поиски неизведанных чудес. А земля большая, и чудес этих на ней никто не мог сосчитать. Никогда!
Глава 4
— Земля! Земля! Свистать всех наверх!
Юноша сидел на маленьком бочонке, разложив перед собой на грубом деревянном ящике свои записи. Он вел дневник с самого первого дня путешествия.
С утра было пасмурно, но к вечеру тучи стали светлее, окрасив небо в цвет мышиной шкурки, и видимость, несмотря на серое недоброе небо, была прекрасной. Артем рукой прикрывал тетрадь от соленых брызг, но это не всегда помогало, и тогда чернильные пятна расползались по странице.
Старый боцман посмеивался над ним, глядя, как этот мальчишка что-то там царапает перышком на листках бумаги.
— И чего это вы там все пишите и пишите, Артемий Кузьмич, — риторически поинтересовался боцман, набивая табаком очередную трубку и неторопливо раскуривая ее. Палуба размеренно качалась под его ногами, но он не обращал на это никакого внимания. Боцман плавал по всем морям, какие только были на этом свете, с двенадцати лет, и даже в самый жестокий шторм его коренастая фигура казалась приклеенной к палубе, так крепко он стоял на ногах. — Шли бы вы в каюту, там поспокойнее, и сырости поменьше, — дал боцман Артему дельный совет.
Но юноше не хотелось в каюту. Он любил сидеть на палубе, вдыхать этот терпкий океанский ветер, смотреть, как громадные водяные горы перекатываются друг через друга, поднимая и опуская их кораблик, словно детскую игрушку.
Ничто не пугало Артема — ни тяготы пути, ни постоянная качка и отсутствие твердой опоры под ногами. Уже который день только океан встречал его по утрам и провожал по вечерам, когда он, исписав добрый десяток страниц, уходил в свою каюту. Артем описывал все, что только встречалось на его пути. И каждодневный монотонный быт матросов, и вечно меняющийся пейзаж, который открывался ему на палубе — закаты и восходы, черные грозовые тучи и золотые с розовым утренние облака. Только в море можно увидеть такое буйство красок, особенно, если человек обладает натурой романтической и художественной.
Но не только романтика манила Артема. Он был готов к трудностям. Мыслями он был уже далеко. Там, где ждут его странные растения и звери, где есть новые, не исследованные никем породы камня и еще каких-нибудь неожиданных и непознанных до него веществ. Каких — он понятия не имел. Но горы прочитанных в детстве и отрочестве книг настойчиво твердили ему только одно: «Ты тоже можешь быть первым. И на твою долю хватит открытий и неизвестных доныне чудес».
Поэтому Артем был спокоен и каждый день раскладывал на деревянном ящике, стоящем на палубе, бумагу и перья. Он записывал все свои наблюдения, заносил в тетрадь каждое событие и даже записывал сальные шуточки и поговорки, которыми пересыпали свою речь матросы на корабле. Артем и не думал становиться писателем, но ему все было интересно. Он описывал каждую увиденную им мелочь просто так, из любопытства, из привычки к прилежанию и аккуратности. Еще это занятие скрашивало однообразие походивших друг на дружку дней.
Дневник его начинался так: «Мы отбыли из Петербурга сентября 26 числа года 1858. Слава богу, свершилось! Всего в экспедиции два судна, называемые корветами. Мой корабль именуют «Одеон», а второй — «Гроза». Я плыву к далеким берегам и до сих пор не могу поверить в свою счастливую звезду. В экипаже нашем помимо капитана есть еще три старших офицера и трое ученых — один этнограф и два горных инженера. Этнограф — очень занятная персона. Все зовут его Порфирьичем, и человек он очень приятный и общительный. Кажется, он в экспедициях не в первый раз, и его здесь все знают. А вот горные инженеры, напротив, держатся особняком и весьма высокомерны. Фамилии их Трофимов и Желобов. Общаются только друг с другом да еще с капитаном. Слышал также, как пожилого крепкого дядьку звали Степаныч. Он — боцман. Остальные — матросы, человек около сорока. Мне обязанности назначены несложные, но для обучения мореходному делу, по-видимому, весьма полезные. Я пока вяжу канаты, именуемые здесь концами. А еще заставляют сшивать парусину. Руки с непривычки устают, но времени свободного достаточно. Так что дневник вести можно сколько душе угодно, что я с удовольствием и делаю».