Несколько минут все молча смотрели на статую.
— Похожа… — проронил старший. — Удачно!.. Сколько же я вам должен за нее?
— Мы условились в ста золотых флоринах!.. — сказал Киджи.
— Разве?.. А мне помнится, в пятидесяти?
Киджи насупил кусты бровей.
— Синьору изменяет память!.. — возразил он. — Речь шла о сотне золотых— ни больше, ни меньше!
— О пятидесяти!.. — упорно и выразительно повторил пожилой. — Флорентийцы любят запрашивать!
— А феррарцы любят скупиться!
— Мы не скупимся, а зря денег не бросаем! Такую уйму золота вам платить еще рано; советую отдать за пятьдесят — ведь никто другой этой статуи не купит!
Смуглое лицо Киджи посерело.
— Когда так, то не купите ее и вы!.. — грубо произнес он.
— За это я вам ручаюсь!
— Напрасно! Через месяц или два сами придете предлагать ее… не сомневайтесь!.. — с усмешкой ответил феррарец.
— Что?!.. — вдруг заорал Киджи и схватил с глыбы положенный им каменотесный молоток. — Ты, свиной окорок, думаешь, что я когда-нибудь буду с моей статуей напрашиваться? Тебе достанется она? — Он размахнулся и, не успели окружавшие удержать его, грянул статую по голове; она разлетелась на куски.
— Получай, получай ее, на!!.. — бешено кричал художник, круша статую. — А теперь вон, к чертовой бабушке, поганое рыло, пока я не сделал фрикасе из твоих свинячьих ушей!
Мартин и Адольф ухватили взбешенного художника под руки.
Феррарцы вытащили шпаги.
Из мастерской с молотами в руках бежали помощники и с угрожающим видом столпились против прижавшихся к стене заказчиков.
— Уходите, синьоры, вас никто не тронет! Но впредь помните лучше свои слова!.. — сказал Кастро, успокаивая приятеля.
Феррарцы воспользовались минутой и удалились; поток ругательств Киджи провожал их.
— Вот дьявол!!.. — бледный от негодования, проговорил младший, садясь на великолепного буланого коня.
— Я ему покажу, как разбивать статую моей жены!.. — злобно пообещал другой и оба всадника, сопровождаемые четырьмя слугами, звонко поскакали в глубь города.
На другой день мастерскую посетил Карнаро со своими учениками.
Осколки статуи были убраны, но Киджи, бушевавший всю ночь в траттории после истории с феррарцами, был мрачен как туча, поматывал по-козлиному бородой и, молча и не глядя ни на кого, свирепо громил мрамор для нового саркофага.
Карнаро внимательно всматривался в работы художников и Яна, затем поблагодарил любезного Кастро, все время сопровождавшего его, и вышел на улицу.
Марк сейчас же забросал Карнаро вопросами.
— Ян очень талантлив!.. — ответил художник. — Но подражать своим учителям он не должен!
— Почему? Разве они плохи?
— Нет… И в них имеется огонек! Но все искусства теперь в глубочайшем упадке! Вам разве не бросалось до сих пор в глаза, что всюду одичали даже дворцы, что изображения людей стали гораздо уродливей их самих; тысячу лет назад все было наоборот! Значит, надо учиться у древних, а не у современников. А мы пережигаем мраморные статуи на известь!..
— Это правда!.. — произнес чей-то голос. — Совсем недавно у нас в Пизе до тысячи языческих статуй были разбиты монахами!
— Где же надо учиться скульпторам? — спросил Марк.
— Только в Риме!.. — сказал Карнаро. — Он и мертвый велик!
Городские ворота незаметно остались позади и ученики и учитель очутились в поле. Хлеб был уже давно сжат и свезен; далеко, далеко простиралось желтое жнивье. Карнаро свернул прямиком в сторону и почти сейчас же открылся неглубокий овраг с одиноким черным камнем на дне — креслом философа; все тесно — кто сидя, кто лежа — расположились перед ним полукругом.
— Учитель… — сказал один из учеников. — Вы обещали побеседовать с нами о пути к истинному знанию?..
— Да!.. — ответил Карнаро. — Но прежде, чем говорить о знаниях, надо упомянуть о заблуждениях. Мы живем среди дремучего леса из них; они выросли из нас самих и потому мы их не замечаем. Начну с главнейшего заблуждения человека — будто бы он царь вселенной и будто все в мире создано и предназначено для него. Это гордый самообман! Человек — песчинка на берегу моря и только! Вот первое, что вы все должны понять и усвоить! Тогда перед вами сама собой откроется вторая ступенька познания — что человек может гордиться только своими делами, а никак не тем, что он ходит на двух ногах и может одевать их в сукно и бархат! Я вас зову к неверию…