— Эка хватил: да до него пол-Италии надо отплясать! Куда нам торопиться — доберемся полегонечку! В Риме побываем… туда люди из-за тысяч парасангов пробираются, чтобы святым апостолам поклониться, а вы, черти несчастные, и думать забыли о них?
Все, кроме Мартина, согласились с доводами неаполитанца; упорный немец стоял на том, что он должен учиться, а не шататься по всему миру.
— Милый, чудовище мое?.. — уже криком кричал Луиджи. — Да шлянье это — то же ученье, даже выше его — разница только та, что ты штаны протираешь, а я пятки! На одном месте сидеть — глупостью обрастешь! Притом ты музыку сочиняешь, а Неаполь город певцов и музыкантов!
Последний довод заставил, наконец, Мартина сдаться и товарищи порешили задержаться на некоторое время во Флоренции и идти дальше всем вместе. Душою товарищества сделался Луиджи.
Судьба вбросила Яна в окно к художнику Бенвенуто Кастро, и по мысли Луиджи путники решили отблагодарить его квинтетом. Под вечер второго дня они выстроились против его дома, прозвенела лютня и отовсюду стали высовываться любопытные. Из окна Кастро выглянули три женских лица, позади них показались двое мужчин — хозяин дома — человек среднего роста с небольшой бородкой и другой громадный, лохматый, с длинной бородищей. Второй был тоже художник, Джиовани Киджи.
Внезапным громом грянуло мощное — «Тебе Бога хвалим», сложенное по-новому Мартином; словно гроза разразилась над улицей; звуки перешли в торжественный гимн и стихли с далеким рокотом.
Восторгу слушателей не было конца, ими унизались все окна; внизу толпа заполнила всякое свободное пространство.
Певцы исполнили еще несколько кантат и песен и выбежавшие наружу Кастро и Киджи повлекли их в дом. Толпа долго не расходилась, все ожидая, не споют ли еще что-либо удивительные певцы.
Хозяйки уже хлопотали на кухне — самой большой комнате в доме, в те времена почти всегда исполнявшей обязанности столовой.
Спасительницами Яна оказались две совсем юные свеженькие девушки — сестры Кастро и жена его, статная молодая женщина с лицом Юноны.
Яна не вел, а влек под руку долговязый Киджи.
— Наш брат, художник!!.. — утробно вопил он, указывая головой, рукой и глазами на Яна. — А эти господа все артисты!.. Но до чего хорошо поют — как в раю — дом даже трясся! — «Тебе Бога хвалим», — фальшиво загремел он, воздев одну руку и достав ею до потолка… — Тоже можем постоять за себя, а?!.. — он захохотал и принялся распихивать всех по табуретам.
Марк подошел к окну и выглянул из него; совсем близко стремительно неслась многоводная река; видны были арки моста, прохожие и проезжие, дома набережной, башни за ними. Надо всем бледно голубело вечернее небо.
За ужином царили веселье и смех. Всех потешали Луиджи и лохматый Киджи. Последний был совершенно лишен способности соизмерять свой голос с размерами помещения и не говорил, а азартно орал либо грохотал, словно ожившая бочка; поминутно он вскакивал, чокался, давил ноги соседям и так пособлял своему неугомонному языку руками, глазами и плечами, что даже вертлявый неаполитанец казался рядом с ним мумией фараона.
Вино лилось рекою. Под чоканье стаканов прогремело «Гаудеамус», потом перешли к другим песням; высокий баритон Марка и подземная октава Адольфа имели неописуемый успех. Киджи тоже пел, но, так как не знал ни слов, ни напевов и не имел слуха, то рявкал невпопад и тотчас же принимался мурлыкать, пока ему не начинало казаться, что наступило время опять «подпустить голоса».
В окно глядела уже ночь; доплыл удар колокола, послышался другой, более отдаленный, чуть слышно долетел третий…
— Приказ гасить огни!.. — проговорил Марк. — Нам время уходить!..
— К черту огни и приказы!!.. — возопил Киджи. — Да здравствует свобода!..
— Да ведь улицы запрут?.. — вмешался Мартин.
— К черту улицы!.. по воде поедем!!.. — заорал опять Киджи. — Пей до зари и наплевать на все!
Пирушка длилась далеко за полночь. Пили, пели, плясали, хозяин бил в бубен. Маленький Луиджи станцевал в паре с длинным Киджи фанданго, Ян пустился вприсядку, Киджи хохотал, неистово топал и потрясал спадавшею ему на плечи черною гривой.
Дамы наконец ушли спать; шумно собрались по домам и гости.
Лодка, причаленная на длинной веревке, была подтянута под самое окно и вся компания грузно перебралась в нее; лодка закачалась, как в бурю.
— Осторожнее, осторожнее!!.. — послышались сверху знакомые женские голоса; все подняли глаза и увидали своих дам, следивших за их посадкой с высоты третьего этажа.
Им в ответ снизу замахали шляпы и береты. Луиджи запел серенаду в честь дам и лодка понеслась по течению. Светил месяц, простор реки расстилался зачарованный и пустынный; башни, церкви, дворцы цепенели в глубоком сне..
Уже лодка слилась с синею мутью, а дамы все стояли у окна; среди безмолвия чуть звенел тенор Луиджи; наконец замер и он и только долго еще старательно бухал совсем вдали бубен.
На другой день Ян и Луиджи, согласно данному ими обещанию, отправились в мастерскую Кастро и Киджи, помещавшуюся на краю города во дворе монастыря Св. Креста, в обширном сарае. Около него валялись глыбы белого мрамора; изнутри доносился частый стук молотков. Широкая дверь стояла распахнутой и Луиджи заглянул в нее.
На лице его появилась приятная, или, как он говорил, «высокопоставленная» улыбка.
— Господам художникам — привет!!.. — произнес он, подняв шляпу, и наотмашь черкнул краем ее по полу.
— А!.. АН. — взревела навстречу ему утроба Киджи. — Драгоценные певцы!
— Добро пожаловать!.. — отозвался другой, мягкий голос и из-за камней появились в белых передниках Кастро и Киджи; мастерская у них была общая, в ней работали человек десять помощников, заготовлявших вчерне заказы.
Гостей сейчас же повели осматривать мастерскую. При ней имелось особое отделение для уже готовых произведений. Особенное внимание уделял Киджи работам своего друга и почти не задерживался около своих.
— Смотри, какая красота?.. — вопил он, указывая на верхнюю крышку саркофага, исполненную для какой-то важной дамы. — Ведь живая лежит, отдохнуть прилегла! Гениальная вещь!!..
— Ну уж ты… наговоришь!.. — с улыбкой возражал Кастро. — Вы лучше посмотрите на его работы!.. — он указал на огромную каменную чашу-купель, ножка которой состояла из трех уродливых карл, державших ее на согнутых спинах. — Джиованни — фантаст; сколько у него проникновения в загробный мир, а я только бытовик!..
Ян заметил кучу зеленоватой глины, лежавшую на полу около невысокого столика, уставленного статуэтками разных величин и изображавших всевозможных страшил, зверей и демонов.
— Из нее мы сперва модели лепим, — воплощаем замыслы!.. — пояснил Киджи. — А потом уже по ним высекаем из камня. Ну-ка, попробуй, слепи что-нибудь?
— Да я глину и в руках никогда не держал!.. — возразил Ян.
— Так подержи — это же не крыса, не укусить! Валяй, не бойся! Ты ведь такой же художник, только по серебру, а мы по камню!
Ян, а за ним и Луиджи взяли по комку свежей глины и через несколько минут в руках у Яна она превратилась в голову бородатого человека, в которой можно было уловить некоторое сходство с Киджи.
Киджи заревел в полном восторге.
— Великолепно!!., талант, гений, гений — честное слово!.. Бросай к чертям свое ювелирство — ты прирожденный скульптор!.. — вопил он, показывая статуэтку и наступая всем по очереди на ноги. — Вон у соловья ни хрена не выходит, а у тебя — живой человек!.. Ей-Богу, иди к нам! Место тебе отведем даром!
— Полно смеяться… — смущенно отнекивался Ян. — Я же ведь понятия ни о чем не имею!
— Вздор: в три с половиной минуты узнаешь!.. Все тебе объясним!..
— И впрямь, попробуй себя?.. — вмешался Кастро. — Искра Божия в тебе явная!
— Валяй, чем ты рискуешь? — поддержал Луиджи. — Глупее ведь ты уже все равно не сделаешься!
Ян сдался и четверо новых приятелей отправились в ближайший кабачок, где собирались художники, запивать вином свой союз.