Ян слушал с жадным вниманием.
— А Маркони молодой?.. — будто между прочим, обронил он.
— Так, средних лет… — ответил Луиджи. — Рожа порядочная…
— Да? в самом деле?..
— Да чего же мне врать: уж если я что говорю — значит, сама истина!.. Тут, брат, не любовь, а политика… это уж ты мне верь!.. Вот что, брат… кажется, мне на днях придется на некоторое время из города уехать, так ты с Марком почаще заглядывайте в собор — не будет ли там пометочки от меня!
— А куда ты собираешься?
— Дело наклевывается…
Приятели распили кувшин вина и, отуманенный им и мыслями о синьорите, Ян отправился домой; Луиджи поднялся на третий этаж в свою каморку; ворон, сидевший на спинке стула, с радостным карканьем перелетел к нему на плечо и стал тереться головой о щеку. Луиджи поласкал птицу, накормил ее и погрузился в раздумье — ему начало казаться, что он попал в скверную историю.
Через некоторое время он спустился вниз и пообедал, прислушиваясь к застольным разговорам; велись они о событии, взбудоражившем весь город; толковали шумно и горячо и доходили до таких прикрас, что если бы Луиджи не знал дела, то и не догадался бы, что речь шла именно о том, в котором он только что участвовал.
Наслушавшись вдоволь, Луиджи встал и направился к выходу. Проходя мимо стойки, он услыхал легкое «пст»… и оглянулся; мрачный, как всегда, хозяин подмигнул ему единственным глазом.
Луиджи подошел к прилавку и звякнул об него монетой.
— Надо обриться!.. — шепнул кривой, придвигая под видом сдачи деньги обратно. И сейчас же отвернулся и занялся резкой хлеба.
Луиджи дрогнул от неожиданности, но, зная нелюбовь хозяина к объяснениям и разговорам, молча вышел из тратторий.
Совет был дельный: догадливый хозяин видел, что его постоялец вернулся откуда-то в бурную, грозовую ночь весь мокрый до нитки и сопоставил эту ночную отлучку с происшествием у епископа.
Участие хозяина почему-то успокоило неаполитанца: он почувствовал у себя за спиной надежную, давно испытанную опору.
В первой же попавшейся лавочке перрукиери ему быстро смахнули усы и бородку и, преображенный и опять довольный собою, Луиджи отправился пошататься.
Издали, от угла, он посмотрел на дворец епископа, около которого продолжал толпиться народ, и свернул на другую улицу. Вскоре он заметил, что забрался далеко — перед ним оказался красный дом. Сердце у Луиджи ёкнуло: на среднем окне верхнего этажа висела красная занавеска.
Первым намерением Луиджи было немедленно исчезнуть от этого опасного места, но что-то подшепнуло ему, что этот сигнал имеет важное значение и для него лично. Стоять и раздумывать не приходилось: Луиджи осторожно огляделся, перешел через улицу и стукнул молотком. Дверь словно поджидала его и сейчас же отворилась; тот же густобровый слуга провел неаполитанца наверх к своему господину; он стоял в зале и внимательно рассматривал какую-то мраморную богиню. Услыхав шаги, Маркони оглянулся.
— Кто это?.. — с недоумением произнес он, не узнавая Луиджи. — В чем дело? Ба, да это ты, петушок?!
— Я самый, синьор!.. — ответил с низким поклоном неаполитанец. — Вы вывесили сигнал и я здесь.
— И притом первый!.. — с улыбкой сказал Маркони. — Твое усердие будет оценено по заслугам. А пока синьорита велела тебе передать на память вот это… — он достал из сумочки блеснувшее золотое кольцо с изумрудом и дал его Луиджи; неаполитанец раскланялся и надел его на палец.
— Теперь нам предстоит вот что… — продолжал, опустившись в кресло, Маркони. — Ты уже, конечно, слыхал городские толки про наше похождение?
— Как же, синьор… Все свалено на чертей — это самое приятное!
— Да, но я слышал, будто один из сторожей запомнил двоих из нас. Ты, между прочим, хорошо сделал, что обрился. Это предусмотрительно! Так вот… в городе оставаться нашим друзьям очень опасно: черти чертями, а вся полиция на ногах и у ворот усилена стража. Необходимо вывести беглецов из города…
— Это очень трудно, синьор!
— Знаю. И тем не менее — надо. Ты ловкий и сметливый молодец; скольких же человек ты возьмешь на себя?..
Луиджи задумался.
— Двоих, синьор, не больше!..
— Хорошо… — подумав, согласился Маркони. — Но помни, что епископ зол до бешенства и если кого поймают, то за сношение с дьяволом тому не миновать костра!
— Огонь неприятная штука, синьор. Охотников изжариться живьем найдется мало и они дороги!
Маркони достал из сумки вязаный кошелек и бросил Луиджи; тот подхватил его.
— Срок два дня!
— Три, синьор, не меньше!
— Пусть будет по твоему. Бартоломео?.. — обратился Маркони к слуге, стоявшему между каменных статуй. — Условься с Яном, где и в какое время ты сможешь найти его. Твое имя Ян, кажется?
Луиджи закашлялся.
— Да, синьор… Но чаще меня зовут Луиджи!..
— Отлично. Итак, помни: я надеюсь на тебя, как на себя самого. Действуй!
Движением руки Маркони отпустил неаполитанца.
Луиджи вышел озабоченный. На улице подозрительных лиц не было и он, раздумывая, что предпринять, поплутал по закоулкам и вдруг вспомнил о Марке; в голове его появилась мысль попытаться выпроводить из города беглецов под видом студентов, отправляющихся в обход по монастырям.
Луиджи поспешил в общежитие. Как назло, Марка не оказалось и никто не мог сообщить, когда можно было ожидать его возвращения в город. Раздосадованный неаполитанец вернулся в свое убежище и, не желая показываться в траттории, потребовал вина к себе наверх и стал забавляться с вороном.
ГЛАВА XXIV
На другой день Луиджи побывал в соборе и сделал в определенном месте условленный призывной знак. Выполнив это, он боковым ходом вышел наружу и только повернул за угол — крепко столкнулся с машисто шагавшим человеком. Луиджи отлетел от толчка в сторону, выругался и вдруг уцепился за рукав встречного.
— Маркушка, ты?!.. — радостно вскрикнул он. — А я тебя ищу везде!..
— Мы только что вернулись из обхода… — улыбаясь, ответил Марк. — Я в собор шел… посмотреть!..
— И я оттуда же… теперь ко мне пойдем!..
Луиджи оглянулся через плечо и, хотя никого не было, шепотом произнес:
— Очень важное дело есть!
Близ университетской площади они заслышали какой-то странный гул и крики.
— Что бы это значило?.. — проговорил неаполитанец.
— А тебе не все равно? — равнодушно отозвался Марк.
— Как все равно?!.. — возразил, начиная воспламеняться, Луиджи. — Да ведь там дерутся!!.
— Ну и пускай!..
— Нет, брат, надо взглянуть!.. — Луиджи чуть не бегом бросился в сторону шума; Марк, не торопясь, следовал за ним.
На площади они остановились. Часть ее, ближайшая к университету, кишела народом и происходило нечто невообразимое — над головами мелькали кулаки и палки, как цепы, молотившие кого и по чем попало; стена из нескольких сот человек наседала на другую, куда менее многочисленную; она подавалась назад, слышался рев, вой и дикие возгласы.
— Что такое?!.. — в полном недоумении проговорил Марк.
— Студенты с профессорами своими дерутся!.. — хихикая, пояснил незнакомый пожилой сосед, с интересом следивший за боем. — Ученый спор какой-нибудь разрешают!..
Луиджи весь кипел.
— Вот здорово!.. — так его!., вали-вали!!. — то и дело приговаривал он, забыв все и видя только побоище.
Студенты явно одолевали. Но в ту минуту, когда профессора, бакалавры и лиценциаты уже были притиснуты к самой стене, та часть бойцов, что была загнана внутрь университета, вдруг хлынула обратно, но уже в шлемах, латах и в железных перчатках; за ними выбежали сторожа, кто с метлой, кто со скамьей или палкой, и с яростью обрушились на студентов; опять закипел бой. Передние, поразбив себе кулаки о железо лат и шлемов, отхлынули под градом ударов и черная лавина, усеивая свой путь отступления сшибленными с ног товарищами, стала откатываться от университета. Свалка шла уже около Марка и Луиджи.