И еще одно приятное воспоминание о каркасе. С утра я посетил кладбище Дубовой рощи. У западного входа на маленьком дереве каркаса я увидел двух кедровых свиристелей. Прижавшись друг к другу, они время от времени соприкасались кончиками клювов, будто целуясь, как влюбленные в машине на обочине.
Целый час бродя по кладбищу, я все думал об этих птичках, а возвращаясь увидел, что эта парочка все еще целуется. Я навел на них бинокль. Нет, они не целовались подобно паре голубков, но передавали друг другу какой-то крошечный предмет. Фокусируя свой бинокль и ловя проблески солнца под нужным углом, я разглядел: символом любви свиристелей служила зрелая ягода каркаса.
Глава двадцать вторая
Старик, рубящий кедр
На несколько дней я разбил свой лагерь под виргинским дубом, широко раскинувшимся на вершине утеса, с которого открывался вид на реку Педерналес.
Стационарный лагерь быстро захламляется. Попробуйте прожить в лагере не день и не два — сразу почувствуете, как начинаете обрастать бытом. Соорудите нечто вроде шкафа, сколотите скамью, импровизированный стол. Казалось бы, эти и другие маленькие удобства ничего такого уж не значат, однако они — признак того, что болезнь цивилизации наступает на вас. Лучше вновь отправиться в путь, а то вы приметесь возводить лагерный домик, затем дачку, потом заведете соседей и в конце концов окажетесь точно в таком же месте, откуда бежали сюда.
Перенесение лагеря в новое место до того, как вы приросли слишком крепко, — это как сбрасывание кожи змеей. В этом ее главная мудрость.
В походе мне не везло. В течение трех дней я бродил по узкому берегу реки меж водой и отвесным склоном ущелья, исследуя впадающие в реку потоки и не обнаруживая ничего новенького — ни какой-нибудь необычной птицы, ни доселе мне неизвестных странностей в поведении старых знакомцев. А ведь была ранняя весна — самое время для открытий, но мне не везло.
Природа порой бывает закрыта для человека — не в последнюю очередь потому, что, может быть, ваш собственный дух спит или задавлен тяжестью каких-нибудь невыполненных обязанностей, пусть даже подсознательно. У меня есть теория: если человек идет к природе с нужным настроением, с терпением и восприимчивостью старательного ученика, он обязательно постигнет нечто ценное. Но в этот раз я, кажется, был обречен на поражение.
Утром следующего дня я паковал вещи, когда над краем холма на той стороне реки прорвался свет солнца, внезапный, как откровение. Я остановился с кастрюлькой в руке и подумал, что здесь совсем неплохо и спешить вовсе ни к чему. Действительно, почему не остаться тут хотя бы до полудня?
Я засмотрелся на тень, отбрасываемую виргинским дубом на поляну и пологий склон к западу. Я пытался вспомнить знаменитую историю о человеке, утратившем свою тень. Кажется, он продал ее чуть ли не дьяволу, и тот, наклонившись, стал скатывать ее с головы до того места, где она соединялась с ногами человека. Затем купивший быстрым рывком оторвал ее от каблуков человека и, аккуратно уложив в мешок, ушел, ехидно пожелав доброго дня несчастному, оставшемуся без тени. Далее история рассказывает о неудобствах, которые испытывает человек без тени.
Припомнив этот сюжет Шамиссо, я переключился на конкретный объект — на тень виргинского дуба. Сколько веков она падала на этот склон во время восхода солнца! Затем, к полудню, постепенно укорачивалась, перемещалась к востоку, на край утеса, и перескакивала через реку к неровным склонам на другой стороне.
Я думал о стараниях этого дуба не утратить своей тени, которая с каждым сезоном все больше перемещается на север, затем возвращается к центру, потом движется на юг и вновь обратно. Маятник, совершающий лишь одно полное качание за солнечный год; медленные часы, соответствующие по темпу возрасту этого дерева-долгожителя, которое, как утверждают некоторые авторитеты, остается зеленым тысячу лет. Задолго до Колумба эта тень ежедневно взбиралась по склону, спускалась по нему, прыгала через реку, ежегодно смещалась с севера на юг и обратно, рисовала искаженный силуэт дерева на поляне и склоне по утрам, принимала фантастический облик на неровных пластах за рекой к вечеру.