Возможно, президент Рузвельт — большой любитель природы — имел в виду именно это обстоятельство, настаивая, чтобы при строительстве автомагистралей от побережья до побережья за счет государства полоса земли шириной в милю с каждой стороны дороги находилась под жестким контролем правительства. Это открывало возможность создавать новые парки, питомники, заповедники и вообще воспитывать граждан в любви и бережном отношении к природе.
В этом смысле ограждение автодорог было более эффективным, чем железных: при строительстве последних верхний слой почвы оказывался внизу, и теперь часто можно видеть вдоль железнодорожного полотна длинные голые участки: плодородный слой оказался засыпанным глиной, гравием или другими безжизненными породами земли. Кроме того, работники железных дорог полностью игнорируют какой-либо уход за сохранившейся почвой. Однако мы, слава Богу, не перенимаем опыт некоторых европейских стран, превративших полосы отчуждения в лужайки, засеянные «культурными» декоративными травами после практического истребления природной растительности.
Итак, из чудом образовавшихся заповедников ветер, воды, птицы и животные разносят семена по полям и пастбищам всей страны. Происходит сезонный сев естественных видов растений на огромных пространствах. Несмотря на то что на некоторых сельскохозяйственных угодьях автомобильные трассы больше не огораживаются и земля там зачастую обрабатывается вплоть до самого дорожного покрытия, полосы отчуждения железных дорог большей частью все еще продолжают выполнять свою функцию питомников.
Для того чтобы увидеть, насколько чувствительны растения, достаточно проехать по огороженной автодороге, проходящей по пастбищным землям, весной, когда растения в цвету. Как-то, пройдя по шоссе милю майским днем, я насчитал шестьдесят восемь видов растений. Затем, перемахнув через изгородь на коровье пастбище, ту же милю я прошел назад и обнаружил лишь двадцать четыре вида! На следующий день я провел подобный эксперимент на дороге, примыкающей к козьему пастбищу. Туда насчитал сорок шесть видов цветущих растений, обратно — на козьем пастбище — лишь восемь.
Эксперимент был продолжен на шоссе вдоль пастбища овец, ощипывающих траву более старательно. На миле полосы отчуждения я обнаружил пятьдесят четыре вида растений; на такой же площади за изгородью нашел лишь один цветущий вид — одинокую куперию. Этот цветок пружиной выскакивает из-под земли и является одним из немногих видов, успевающих расцвести еще до того, как их сжует какая-нибудь овца или коза.
Таким образом, я установил, что козы для растений, и особенно кустарников, опасней, чем крупный рогатый скот, а овцы искореняют все за исключением кустарника и травы. Растительная природа не выдерживает большой концентрации пасущихся животных.
Интересно, что некоторые растения цветут низко расположенными цветами, как будто украдкой, как будто зная о судьбе, подстерегающей тех, кто высоко поднимает голову и занимается делом распространения своих семян так, как должно это делать нормальным растениям. Хитрецы привыкают стелиться по земле или прятаться в траве от пасущихся животных. Одно из преуспевших в этом растений — обычная крапива (Tragia nepetaefolia Cav.). Обычно она возносит свои желтые цветки на несколько дюймов над землей, но, оказавшись среди коз или овец, цветет понизу, на груди матери-земли. Обыкновенная дорожная астра тоже мастерски приспособилась к опасным условиям: на обычной почве и при достатке влаги она расцветает на стебле до метра в высоту, но на окашиваемых лужайках или пастбищах распускается возле самой земли, давая вызреть семенам.
Некоторые растения с сильными многолетними корнями могут ряд лет обходиться без цветения, но и они, выросшие на пастбище, наконец сдаются. Некоторые из постоянно цветущих видов, например обычная вербена и монарда, могут вынести самое интенсивное ощипывание, поскольку растут и цветут почти все время — от мороза до мороза, в дождь и солнце, в сушь и потоп, на богатой почве и на бедной, в местах солнечных и тенистых. Бывает, их семена не прорастают в течение нескольких лет, ожидая благоприятных условий. Семена бизоньего клевера, найденные в высохшем дерне, оказались жизнеспособными через пятьдесят лет.