Бедичек называет дерево каркас «Иоанном Предтечей мира деревьев», который, как первопроходец, перемалывает каменистую землю для других деревьев. Не то же ли самое делают натуралисты и писатели Доуби, Уэбб и Джон Грейвз, помогая разбивать скалистые пласты невежества, пытаясь спасти остатки техасской природы, а также многие другие натуралисты и любители леса, которые, подобно каркасу, любят эту землю и держатся за нее, обхватив ее своими корнями?
Когда в конце книги Бедичек пишет о встрече с 86-летним стариком, рубящим кедр в глубине леса, он восхищается яростным нежеланием лесоруба прервать свою физическую связь с землей. «Семьдесят шесть лет он рубил кедр!.. — восклицает Бедичек. — Такова философия первопроходца-пионера: вставай и делай хоть что-нибудь, иди вперед до конца, никогда не отступая. Таково евангелие спасения работой».
Но человеческая воля, сила человеческого духа, способная превратить в героя каждого отдельного человека, в массе и будучи неверно направленной, может стать очень опасной.
То, что когда-то было благом для нашего вида — целеустремленность без оглядки на какого-нибудь белоклювого дятла или гризли, — теперь приводит вид к кризису, заставляя-таки прислушаться к Бедичеку.
Мы ринулись вперед с яростным напором этого самого лесоруба. В большинстве случаев мы игнорировали все иные составные природы, кроме нас самих. А теперь и мы сами, и вся наша система вокруг нас и внутри нас — все погибает по частям, как дерево каркас, оказавшееся в городе.
«Жизнь хрупка и тонка, но она бесконечно изобретательна и, вооруженная всего лишь даже перышком, способна дробить камни, встающие на ее пути», — пишет Бедичек.
Эта книга является одновременно и пером, и камнем. Нам дана еще одна возможность услышать.
Приключения техасского натуралиста
Введение
Свой очередной «отпуск на год» я начинаю с надеждой привести в порядок кучу заметок, которые когда-то казались мне довольно незначительными. Рядом — корзина для бумаг и камин, куда я намерен вытряхивать ее по мере наполнения. Конечно же после публикации заметок я пожалею, что не использовал корзину с камином чаще.
Друзья называют мое творческое отшельничество «временной отставкой» и досаждают советами: мол, самое время тебе почитать, или порыбачить, или попутешествовать, или даже покопаться в саду… Короче, каждый советует то, о чем сам мечтает.
Сначала я подумывал о том, чтобы отправиться куда-нибудь подальше, но совсем уж новые впечатления могли бы отвлечь меня от намеченной работы. Идея попутешествовать, отдавшись на произвол дороги (у меня ведь есть комфортабельный автоприцеп — специально для тех, кто презирает гостиницы и прочий «ненавязчивый» коммерческий сервис), была также отвергнута. Я понял, что наиболее плодотворно будет просто устроиться перед пишущей машинкой и никуда не переезжать, пока не закончу задуманную работу.
И я избрал Техас — те места, где я чувствую себя как дома. Уж лучше держаться знакомых краев, чем кинуться в неизвестность и остаться ни с чем подобно искателям нефти, бурящим наудачу и остающимся с сухой скважиной. Нет, я не настолько склонен к риску.
Кроме того, виды, звуки, запахи и само сознание, что ты находишься именно здесь, в Техасе, поднимают во мне теплую волну воспоминаний… Нет, это скорее возвращение домой, чем обретение спокойного убежища.
Итак, выбрав время и место работы, я постановил для себя весь год работать в одиночестве — насколько это одиночество в суетном мире практически возможно. Ведь что получается? «Мой разум — мое государство». Однако правительство этого государства зачастую изрядно лихорадит от слишком частых контактов. И кто только не набивался мне в помощники и компаньоны! Отвечая им по телефону, я вовсе не ощущал на своем лице ту улыбку благодушия, с которой смотрят на вас лица с рекламных щитов телефонной компании. Возбужденные радио- и телекомментаторы пытались призвать меня к действиям, на которые у меня в жизни не хватило бы отваги. И уже тем более холодным и безразличным оставляли меня призывы различных неведомых организаций, сеющих добро. Моя утренняя почта весила не меньше тонны.
«Но вы, конечно, захотите, чтобы кто-нибудь вас сопровождал?» — навязывались мне. «Нет, мне никто не нужен». — «И даже повар?» — «Конечно нет. Что я, сам себе не повар?» Да ни один повар в мире не стремится так угодить своему хозяину, как я — самому себе! Да и вообще перспектива обсуждения условий работы с каким-то неведомым поваром претила мне сама по себе.