Конечно, органы чувств легко становятся жертвами предубеждения, предположения. Во всех горных районах мира встречаются скалы, напоминающие каменные изваяния. В юго-восточных отрогах Скалистых гор я встречал и профиль Бенджамина Франклина, и склонившуюся монахиню, и парочку в нескромном объятии. Последней горе народ придумал соответствующее название, и гора стала пользоваться такой бешеной популярностью среди туристов, что местные моралисты воззвали к совести пастухов и лесорубов, требуя переименовать достопримечательность, и даже предложили красивое испанское название. Те, однако, упорствовали в своем заблуждении, не желая отказываться от видимого образа. В конце концов прежнее неприличное название сменили на испанское Мал Номбре — Гора Плохого Имени, — каковой она и продолжает оставаться по сей день.
Есть деревенское развлечение, идущее еще от первых поселенцев, основанное именно на обманчивости органов чувств. Вы можете сами поставить этот опыт.
Выдуйте через отверстие содержимое куриного яйца, промойте пустую скорлупу и заполните ее чистой водой. Жертве вашей шутки предложите определить, свежее это яйцо или тухлое. Чем более явно плещется содержимое, тем «тухлее» яйцо. Внезапно разбейте его о лоб вашего визави. Разумеется, по лицу его потечет лишь чистая вода, однако, уверяю вас, он ощутит вонь тухлого яйца.
Бывает, мы путаем звуки. Грохот грузовика принимаем за раскат грома, а крик пантеры — за женский визг. Ухо гораздо более ненадежно, чем глаз, утверждают специалисты, работающие на радио.
Вкус, если не считать осязания, — самый ранний и самый фундаментальный из всех органов чувств. Следовательно, если в эволюции есть логика, то вкус, должно быть, очень трудно обмануть. Но разве домохозяйки не умеют виртуозно выдавать один продукт за другой? И разве их успехи в этом не свидетельствуют о том, что зрение легко обманывает вкусовые окончания, хотя последние «работали» еще задолго до появления зрения, слуха, обоняния? Бледно-зеленые апельсины плохо расходятся, пока их не окрасят в золотисто-желтый цвет, после чего их охотно раскупают, несмотря на цветовые добавки. Попробуйте сказать после этого, что нами управляет рассудок!
Негры-южане знают толк в характерных песнях птиц. В них живо чувство музыки, способность к одухотворению этих певцов, врожденное умение наслаждаться чувственным восприятием.
Бен Кинг вкладывает в уста пожилого негра, слушающего пересмешника у пустой хижины, слова:
Для негра одиночество персонифицировано в некой одухотворенной личности, к которой птица обращается с нужной песней. Поэт Бен Кинг здесь проникает в самую суть негритянского образа мышления. Песня птицы говорит ему нечто конкретное, ее особые ударения, переходы и темп сливаются в обращение, отвечающее его опыту, его философии или просто эмоциональному состоянию в данный момент.
Когда-то давно мы рыхлили хлопчатник с одним негром, и он испортил мне песню западного лугового жаворонка. День клонился к вечеру; я отстал от других работающих. Я стоял, наступив ногой на древко мотыги, и слушал, как луговой жаворонок на столбе, подергивая хвостом, поет свою незатейливую, но приятную песню. Поет о вольном житье, о моих прогулках по степи и вдоль извилистого ручья вместе с мудрой старой собакой. Мои грезы нарушил приблизившийся негр, который рыхлил свой и мой ряд одновременно.
«Ты знаешь, — спросил он бархатным голосом, — о чем поет тебе жаворонок?»
«Нет. А о чем?»
«Он говорит ясно: лаз-нес кил ю — кил ю — кил ю»[8].
Он повторял эти слова после каждого куплета птицы. Он растягивал «ла-аз нес», а затем произносил «кил ю — кил ю — кил ю» быстро и фальцетом. Я ощутил укол совести. Я и по сей день с раздражением слышу эти слова в песне западного лугового жаворонка.
Моя жена, чей слух обострился и стал особенно чувствительным за годы преподавания языка, уверяет, что белоглазый виреон говорит: «Хэлло, мистер Робинсон; хэлло, мистер Робинсон». Брэдфорд Торрей приписывает песне оливковоспинного дрозда слова: «Ай лав ю, ай лав ю, ай лав ю трули».
Очень часто названия птиц просто звукоподражательны. Зимой на границе с Мексикой смешиваются многочисленные каракары и чачалаки — так мексиканцы склонны называть птиц, будто подражая их пению.
Джордж Финли Симмонз слышит в уханье совы неясыти следующие слова: «О-ху-ху-ху-у, кук фо ми, айл кук фо ю, о-ху-ху»[9].
Попробуйте провести пару часов у ручья при свете луны — и вы убедитесь: неясыть действительно хочет сказать вам именно это.