Тележка замораживается, как скоропортящийся продукт
К тому времени советские части уже со всех сторон заперли Будапешт. Это был рождественский подарок и надежда для отчаявшихся душ. Но увы, для безумцев, как и для злодеев, готовых на все, даже это не стало достаточным устрашением! Света, газа, водопровода более не существовало.
Впрочем, водопровод действовал дольше всего. Здесь, у подножия Крепостного холма, в подвалах, убежищах и даже на первых этажах из водопроводных кранов еще долго бежала вода. А там, где ее уже не было? Оттуда люди целыми караванами шли к местам, богатым водой: к садовым колодцам, к озерам, подобным озерку на улице Пантлика.
Во льду сделали прорубь. Установив очередь вдоль веревки или телефонного провода, грязные, голодные, измученные, опустившиеся обитатели будайских убежищ запасались здесь водой для готовки и питья.
Ибо о более или менее регулярном поддержании чистоты покуда могли еще думать лишь в таких домах-счастливчиках, как дом номер девять по улице Пантлика.
Артистка Вера Амурски умудрялась даже принимать ежедневно ванну. Как? В перерывах между бомбежками она подымалась в мастерскую Безимени. Там для нее грели на печурке воду и выливали в ванну. Кран в ванной уже отказал, и воду приносили из убежища или со двора, из крана, находившегося рядом с квартирой Безимени.
Но это возможно было лишь во время налета.
Когда же налет прекращался, во дворе выстраивалась очередь с чайниками и бутылями — люди приходили из соседних домов, уже не имевших воды.
Подъезд давно не запирался. Взрывная волна от бомбы, упавшей на улице, сорвала одну створку парадной двери и высадила в доме все стекла.
Она же прикончила двух седоков эсэсовского мотоцикла, когда он, буксуя, с трудом поднимался по обледенелой улице. Эсэсовцы лежали на краю пустыря рядом с десятком изуродованных лошадиных трупов — бомба угодила в середину расположившегося табором обоза.
Только на рассвете да под вечер люди выбирались из-под земли.
Тележка, стоявшая у стены дома под прикрытием длинного балкона угловой квартиры, служила водоносам подставкой для ведер и чайника.
Естественно, что вскоре тележку плотно укрыли наледи от стекавшей и замерзавшей вокруг воды, колеса накрепко пристыли к земле. Примерзла к днищу тележки и пачка листовок. Можно было разобрать несколько строк, содержавших доброжелательные предупреждения командования Советской Армии, а также призыв действовать, обращенный к ее сторонникам:
Ваши палачи дошли до того, что, попирая международное соглашение, расстреляли наших парламентеров.
Это могло бы дать нам право уничтожить поголовно все мужское население города и полностью разрушить вашу столицу.
Но мы хотим спасти вас и потому призываем: гоните прочь ваших палачей!..»
Все это прекрасно, и, вероятно, в других районах столицы могли быть и были зачатки Сопротивления! Но здесь? Здесь, где даже шепот прямо в ухо тотчас достигает слуха врагов и распоясавшихся их приспешников, где из трех. человек один непременно наушничает?! Лишь безмолвное терпение да милосердный бог могли помочь здесь выстоять…
Опасность, буквально вгрызающаяся в тело тележки
Следующий период в жизни тележки ознаменовался временно полным одиночеством.
Огромный доходный дом, стоявший по соседству, после некоторого колебания — в буквальном смысле этого слова, ибо он именно закачался весь, снизу доверху, когда в него угодила бомба, — рухнул. И окончательно перегородил улицу, образовав завал вровень с крышей приземистого домишка напротив.
Таким образом, водоносы могли подойти теперь к уличному озеру только с противоположной его стороны.
Больше некому было останавливаться по пути возле тележки. Кому бы пришло в голову лезть прямо через завал?
Но вот однажды вечером появился в доме Андорфи, учитель музыки.
Он появился в мундире лейтенанта, ибо получил повышение в чине. И стал сам командиром своей батареи. Вот только орудия его остались на линии огня. И спас он лишь своих людей. И четырех лошадей. Это были упитанные, сильные артиллерийские лошади.
Майор, комендант дома и даже квартала, по всей форме принял рапорт Андорфи.
Хитрец майор в убежище ходил в мундире, но поверх него надевал уже штатскую шубу до пят и высокую пастушью шапку.
Он принял к сведению, что Андорфи предоставил самому себе официальный служебный отпуск с линии фронта на несколько дней, однако намерен вскоре, набрав солдат, снова бросить свой отряд в бой.
Место, предназначенное Андорфи в убежище, было сохранено для него. Вернее, оно было занято его сестрами. И находилось по воле случая в той же части убежища, где устроились и майор с артисткой, а также Безимени и его Аги, горничная артистки.
Итак, Андорфи, как романтический герой, поведал сестрам равно как и артистке с майором, свои фронтовые переживания! А именно — как он уступил с превеликой радостью первому же натиску превосходящих сил красных.
Под командой Андорфи находилось пятеро солдат. Все — истинные венгры, молодцы хоть куда. Они тоже кое-как разместились в убежище. Но где устроить бедных четырех лошадей? Нельзя же было втащить их во двор!
Во дворе дома кран все еще действовал, хотя и накапывал в час по чайной ложке. Вокруг него неизменно толпился народ, то и дело возникала давка, и уже ни дня не проходило без какой-нибудь потасовки. Лагерь водоносов рос пропорционально уменьшению количества воды.
В конце концов артиллеристам не осталось иного выбора, как привязать своих четырех лошадей к четырем колесам тележки, стоявшей у дома, на углу. Там по крайней мере сверху их кое-как защищал балкон, а сбоку — завал.
Однако Андорфи и его людям приходилось иногда исчезать на два-три дня — якобы на фронт, по долгу службы. Полем боя при этом служило им убежище другого доходного дома, где Андорфи так же официально явился к начальству, испросив у коменданта разрешение временно обосноваться у них. Дабы время от времени удаляться оттуда на линию огня, то есть в дом номер девять по улице Пантлика.
Так-то оно так, но не могли же артиллеристы таскать за собой взад и вперед бедных своих лошадок!
Малая толика фуража, что прихватили они с собой, скоро кончилась. То немногое, что перепадало лошадям из убежища — картофельные очистки, помои, отбросы, — переставало поступать, как только артиллеристы покидали дом. У каждого хватало своих бед и забот, чтобы заботиться еще и о четвероногих тварях божиих.
Так что тележке, если бы ее, паче чаяния, сотворили подобной живым существам, было бы отчего прийти в ужас: ей грозила чудовищная опасность!
Сперва лошади начали слизывать лед с нее, затем, добравшись до досок, стали грызть дерево.
Бедняги все грызли его и грызли, покуда наконец каждая не выгрызла со своей стороны лунку. Они грызли бы и дальше, до самой середины, до полного уничтожения тележки, если бы не оказалась она обита железными полосами. Лошади попытались было грызть и железо, но зубы им пронзало болью, и они оставили это занятие.
В конце концов милосердная советская бомба освободила бедных животных от мучений.
Все четыре погибли мгновенно.
Так тележка была спасена от их зубов.
Сложности общественного снабжения во время осады
Дом номер девять был обеспечен продовольствием, можно сказать, великолепно. Во всех углах убежища высились целые горы запасов: там были мука, сахар, кофе, консервированное жареное мясо и уложенные в плетенки яйца. Корчма, находившаяся в том же доме, еще долго снабжала жильцов спиртными напитками. В сыром, грязном, исполненном ужасов мире убежищ алкоголь был поистине жизненным эликсиром для души и тела. Наконец, подвалы и двор дома, имевшего и раньше печное отопление, были забиты дровами. Несколько железных печурок в убежище давали жильцам тепло и возможность готовить горячую пищу.