«Ты кто? Тебя не знаю я!Зачем пещера мне твоя?Нет, не искал я Корригану!Тут, не иначе, быть обману!»
«Меня ты разве не узнал?Иль не мое ты зелье брал?Пришла пора, теперь плати —живым иначе не уйти!Любовью плату я возьму!А ночи сладки здесь тому,кто, позабыв дорогу к дому,вкушает колдовскую дрему!»
«О нет! Есть у меня жена —с детьми сейчас лежит онана ложе нашем. Видно, злабыла та лань, что завеламеня сюда помимо воли!И нечего сказать мне боле».
Но холодно взглянув на лорда,ему сказала фея твердо:«Забудь жену! Забудь любовь!Сегодня женишься ты вновь —на мне! Иль не уйдешь отсюда —и камнем быть тебе, покудаподле холодного ключа,во тьме, без светлого луча,истаяв, весь не изойдешьи мхом зеленым порастешь».
«О, фея темени и хлада,грозить мне попусту не надо!Я возвращусь домой — туда,где радостно журчит вода,животворяща и чистаПресветлым Именем Христа!»
«Но только знай, что без меняжив будешь ты всего три дня».
«Тебе ли назначать мне срок?Его отмерит только Бог,и знает Он, когда меняприбрать — под старость иль в три дня».
В земле Бретонской небесапрозрачны — и темны леса;в земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру,но иногда разносит оннад морем колокольный звон.
Без троп, во тьме, по буреломуиз лесу лорд стремился к домуи наконец к опушке вышел —и дальний колокол услышал;уже под ним его земля,его угодья и поля —охотник к замку доскакали у ворот без сил упал.«Постель стелите, — молвил он. —Скорей! Меня с ног валит сон.Кровь стынет в жилах, — знать, таятони какой-то страшный яд.Меня неведомая силакругами по лесу водилавсю ночь...» Снесли его на ложе —и тяжкий сон, мученья множа,его объял: по тропам темнымлорд брел один в лесу огромном,и ветер выл издалека,гоня над морем облака;и прямо перед ним плылолицо, смеющееся зло:«Вот наши и сошлись пути —теперь пора! Теперь плати!»И Корригану в дымке серойувидел лорд перед пещерой:сидела у ключа старухаи что-то напевала глухо,и космы сизые, как дым,чесала гребнем костяным;в другой руке ее сиялона дне граненого фиалато зелье, что она емудала, призвав на помощь тьму.
Лорд к вечеру очнулся: «Звон...Я слышу звон, — промолвил он. —И пенье слышу при луне...Но говорить о том женея запрещаю! Смерть близка...Не говорите ей пока!Сгубило колдовство меня —и мне осталось жить два дня,но пусть Итрун моя и детисто лет живут на этом свете!»Из темной речи лорда слугине много поняли в испуге,но все же предпочли молчатьи ничего не отвечать.Итрун наутро пробудиласьи сразу к слугам обратилась:«Какое утро! Свет какой!Не приходил ли лорд домойпод вечер? Спать об эту пору!Устал... Наверно, встанет скоро».
«Нет, лорда не было пока,но к вечеру навернякамы известим тебя о том,что муж твой воротился в дом.А может, завтра поутрузаявится он ко двору...»
На третье утро пробудиласьИтрун — и к слугам обратилась:«Смотрите, утро холодно,а мужа нет уже давно —он не явился ко дворуни к вечеру, ни поутру».
«Откуда знать нам?» — Так в испугеХозяйке отвечали слуги.
В пеленках белых рядом с нейлежали дети — им семь днейуж было от роду; привсталаИтрун и девушкам сказала:«Вернется скоро муж домой.Наряд несите лучший мой,несите кольца, жемчуга —пусть видит лорд, сколь дорогамне радость встречи и что сноважена его вполне здорова».
Она взглянула из окна —прохладно, ветер, тишина:деревья дышат тяжело,и небосвод заволокло,не слышно цокота копыт,и лишь по кровле дождь стучит...И бьет прибой из века в векв земле Бретонской в скальный брег.
Темнел вечерний небосклон,когда раздался в церкви звон.Итрун спросила: «О, по ком?По ком звонят, взнося псалом?Что там священники поют?Кого на кладбище несут?»
«Какой-то странник, говорят —его нашли у наших вратсовсем больного. Конь был хром.И странника забрали в дом,но умер он и, слава Богу,теперь отправился в дорогу,которую сулил всем Бог —на досках похоронных дрог».
И ликом сделавшись темна,меж слуг заметила онарыдавших: «Может, был он строен,красив и почестей достоин?Иль, может быть, настолько злаего судьба в миру была,что плачете? Зачем молчите?Кто этот странник, говорите —чтоб я могла спокойно спатьили в отчаяньи рыдать».Смолчали слуги. И всю ночьИтрун пыталась превозмочьжестокий жар, мечась в постели.С утра — лишь росы заблестелина каждом листике в саду,сказала: «В церковь я пойду.Должна там нынче побывать я.Мне красное несите платье,парчовое, иль голубое,иль все равно теперь какое».«Нет, леди! Надлежащий видпринять обычай нам велит:одежде следует быть черной,душе — смиренной и покорной».
И в черном платье от порогапошла Итрун молиться Богу:в руке свеча и долу ликом,брела в смирении великом.
Во мгле церковного приделаона покрытый гроб узрела,свечей оплывших скорбный ряди пламя тлеющих лампад —и своего владыки мечи герб узрела в свете свеч.Вотще его богатства ныне —пришел конец его гордыне.
Во мгле церковного приделанавек Итрун похолодела —хозяйку подняли с землии тихо в замок отнесли,и уложили на постелипод плач младенцев в колыбели.
Жгли свечи в замке, факела,и за молитвой ночь прошла —а утром, словно бы без сил,церковный колокол забил,взмывая в высоту небес;и Бросельяндский темный лесуслышал этот звон протяжный:и там, где бил в долине влажнойисточник с чистою водойперед пещерой вековой,укрытой непролазной чащей,раздался хохот леденящий.
И вместе с Аотру под холмомнашла Итрун последний дом.Еще немало долгих летсветил их детям солнца свет,и выросли они, но все жеотец и мать на скорбном ложеоб их судьбе из-под землиуже проведать не могли.
В земле Бретонской в скальный брегстучит прибой из века в век,в земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру.
Повествованье кончил яо лорде — Бог ему судья!И хоть печален сей рассказ,но ведь не всякий день у насвеселье. И с надеждой новойи чистой верою Христовойжить учит Бог, день ото днянас от отчаянья храня,пока Пречистой Девы очинам не рассеют дольней ночи.