Зашумели юбки, и прихожане, стоявшие все это время, снова уселись. Мальчик, о котором идет речь в этой книге, не получил ни малейшего удовольствия от молитвы, он едва смог дослушать ее до конца, и то через силу. Пока преподобный Спрэг возносил свои слова к Господу, он вертелся на месте и подсчитывал, за что уже молились, – слушать он не слушал, но само перечисление было давным-давно затвержено им наизусть, известно ему было и что за чем следует. И если пастор неожиданно вставлял что-нибудь новенькое, Том мигом улавливал ухом непривычные слова и его охватывало возмущение – такие довески он считал чистой воды жульничеством.
В середине молитвы на спинку скамьи, прямо перед носом Тома, уселась муха и долго не давала ему покоя: она то потирала лапки, то вдруг охватывала ими голову и с такой силой принималась чесать ее, что голова почти отрывалась от туловища; а то она разглаживала крылья задними лапками и одергивала их, словно это были фалды фрака. Одним словом, муха занималась своим туалетом так невозмутимо, словно ей было известно, что она находится в полной безопасности. Так оно и было: как ни чесались у Тома руки, поймать ее он не решался, свято веря, что навеки погубит свою душу, если выкинет такую штуку во время молитвы. Однако, когда проповедник снова возвысил голос, завершая молитву, рука Тома дрогнула и предательски поползла вперед, и, как только прозвучало «аминь», муха оказалась в плену.
В то же мгновение тетя Полли заметила этот его маневр и заставила вернуть насекомому свободу.
Проповедник огласил текст из Библии и пустился в рассуждения о настолько малоинтересных вещах, что вскоре половина прихожан уже клевала носом, несмотря на то что речь шла о преисподней и вечных муках. По ходу дела пастор довел число праведников, которым было предназначено спастись, до столь ничтожной цифры, что и возиться с ними не стоило. Том тем временем считал страницы проповеди: выйдя из церкви, он всегда знал, сколько страниц было прочитано с кафедры, зато почти никогда не знал, о чем читалось. Однако на этот раз он увлекся проповедью, хотя и ненадолго. Проповедник живописно изобразил величественную и трогательную картину того, как наступит Царство Божие, и соберутся народы со всех концов земли, и лев возляжет рядом с ягненком, а младенец поведет их. Но вся высокая мораль и поучительность этой аллегории пропали для Тома даром: он тут же вообразил себя главным действующим лицом. Какая это будет эффектная роль, да еще и на глазах у всех народов, правда, при условии, что лев будет ручной.
Однако божественным младенцем он чувствовал себя недолго. Дальше пошли всякие сухие рассуждения, и мучения Тома возобновились. Но тут он вспомнил об одном из своих сокровищ и извлек его на свет. Это был здоровенный черный жук с острыми челюстями – «рогач», как называл его Том. Жук смирно сидел в коробочке из-под пистонов, но, почуяв волю, первым делом вцепился ему в палец. Том, само собой, отдернул руку, жук отлетел в проход между скамьями и шлепнулся на спину, а укушенный палец Том сунул в рот.
Жук лежал, беспомощно суча лапами и безуспешно пытаясь перевернуться. Том косился на него, всей душой желая его вернуть, но жук был слишком далеко, чтобы он мог до него дотянуться. Другие прихожане, поостыв к проповеди, тоже начали искоса поглядывать на него.
Тут в церковь забежал чей-то пудель, ошалевший от жары и отсутствия хозяев. Завидев жука, он сразу оживился и завертел хвостом. Он описал круг возле добычи, обнюхал ее издали, еще раз обошел вокруг, а затем, осмелев, подошел поближе, оскалил зубы и попытался схватить жука. Промахнувшись, он предпринял еще одну попытку и вскоре вошел во вкус – улегся на живот, так что жук оказался у него между передними лапами, и продолжал игру. В конце концов он утомился возиться с «рогачом» и потерял бдительность. Голова пуделя опустилась, глаза закрылись, он начал сонно клевать носом, пока мордой не коснулся жука. Тот не заставил себя упрашивать и немедленно вцепился в мокрый нос. Раздался истошный визг, пудель бешено затряс головой, жук отлетел на пару шагов в сторону и снова шлепнулся на спину.
Зрители по соседству корчились от хохота, некоторые схватились за платки, женщины прикрывались веерами, а Том был неописуемо счастлив. У пса был дурацкий вид, да он, судя по всему, и чувствовал себя одураченным, но душа его кипела возмущением и жаждала мести. Он приблизился к жуку и взялся за него снова, но теперь уже намного осторожнее: начал ходить вокруг и бросаться на опасное создание со всех сторон, щелкал зубами в каком-нибудь дюйме от жука и мотал головой, хлопая длинными ушами. Однако вскоре ему опять надоело играть с жуком. Он погнался за мухой, но не нашел в этом ничего забавного; последовал за муравьем, тыча нос прямо в пол, но и это ему быстро наскучило. Тогда пудель зевнул с подвывом, вздохнул и, начисто позабыв про жука, уселся прямо на него! Своды церкви огласил дикий вопль, полный боли, и пудель стрелой помчался по проходу. Неистово воя, он пронесся перед алтарем, пересек проход, заметался перед прикрытыми дверями, с визгом пронесся обратно по проходу и, окончательно одурев от боли, начал с быстротой молнии носиться по замкнутой орбите, словно всклокоченная комета. В конце концов страдалец бросился на колени к хозяину. Тот выкинул его в распахнутое окно, и вой, полный скорби, постепенно ослабевая, замер где-то вдали.