— Слушай, Джим, давай я сбегаю за водой, а ты покрасишь забор — предложил Том.
Джим покачал головой и ответил:
— Не могу, масса4 Том. Старая миссис сказала, чтобы я сходил за водой и ни с кем не заговаривал по дороге. Она сказала, если масса Том попросит помочь ему с покраской, то не слушать его, а идти своей дорогой. Она сама посмотрит, как он будет красить.
— Да, забудь ты, что она тебе сказала, Джим! Она всегда так говорит. Отдай мне ведро, я мигом сбегаю, она и не узнает.
— Ой, я не могу, масса Том. Старая миссис сказала, что голову мне оторвёт. Правда, правда оторвёт.
— Она? Да, она даже пальцем никого не тронет — разве только, что стукнет по голове своим напёрстком. Но кого это может напугать, мне хочется узнать. Она много говорит, но от слов ведь не больно; если только она не плачет в этот момент. Джим, я подарю тебе шарик. Белый шарик!
Джим начал колебаться.
— Белый шарик, Джим! Это же отличный шарик5.
— Ещё бы, это отличная вещица! Я знаю, но масса Том, старая миссис будет вне себя, я боюсь…
— К тому же, я покажу тебе свой волдырь на ноге.
Джим был человеком, и искушение привлекало его. Он поставил ведро, взял белый шарик, и с большим интересом смотрел, как Том развязывает бинт, но уже через минуту он уже летел по улице с ведром в руке и болью в затылке, Том усердно красил забор, а тётушка Полли уходила с места действия с туфлёй и торжеством в глазах.
Но энергии у Тома надолго не хватило. Он вспомнил, как весело он хотел провести этот день, и на сердце становилось тяжелее. В скором времени другие мальчишки, свободные от работы, будут развлекаться на улице и смеяться над ним, что у него полно работы. Лишь только эта горькая мысль жгла его, как огонь. Он вытащил из карманов свои драгоценности и стал рассматривать их: обломки игрушек, шарики и всякий мусор. Достаточно, чтобы обменяться работой, но не хватит, чтобы купить полчаса свободы. Он спрятал своё скудное имущество и отказался от идеи подкупкой игрушками. В эту мрачную и безнадёжную минуту его осенило! Да, великая, поразительная мысль!
Он взял свою кисть и спокойно принялся за работу. Как раз вдали появился Бен Роджерс, тот самый мальчишка, чьи насмешки были самые ужасными. Походка у Бена была приплясывающая и подпрыгивающая — доказательство того, что на сердце у него легко и ожидания от дня высоки. Он ел яблоко и время от времени издавал длинный мелодичный свист, за которым следовали на очень низких нотах звуки: “дин-дон-дон, дин-дон-дон”, так он изображал пароход. Подходя ближе, он замедлил шаг, пошёл по середине улицы и сильно накренился на правый борт, чтобы осторожно повернуться с надлежащей важностью и солидностью, поскольку он представлял собой “Большую Миссури” и считал, что он на десять футов в воде. Он был всё вместе — пароход, капитан и звонок машиниста; он представлял, что стоит на собственном мостике и отдаёт приказания и сам же выполняет их.
— Стоп, машина, сэр! Динь-дилинг-динь!
Пароход практически остановился и медленно приблизился к тротуару.
— Задний ход! Динь-дилинг-динь!
Его руки вытянулись и крепко прижались к бокам.
— Задний ход! Право руля! Динь-дилинг-динь! Шшш-шшш-шшш!
Его правая рука в это время описывала большие круги, словно колесо в сорок футов.
— Лево руля! Динь-дилинг-динь! Шшш-шшш-шшш!
Его левая рука стала описывать круги.
— Стоп, право руля! Динь-дилинг-динь! Стоп, лево руля! Вперёд и направо! Стоп, машина! Малый ход! Динь-дилинг-динь! Шш-шш! Отдать концы! Живее! Эй, на берегу! Чего стоишь? Накидывай петлю на столб! Задний швартов! А теперь отпусти! Машина остановлена, сэр! Динь-дилинг-динь! Шт! Шт! Шт! (выпускает пар).
Том красил забор и не обращал внимание на пароход. Бен уставился на него, а затем произнёс:
— Ага! Это ты свая, так ведь?
Ответа нет. Том глазами художника смотрел на свой последний мазок, затем слегка провёл кистью и опять любовался художеством. Бен встал рядом с ним. У Тома слюнки потекли при виде яблока, но он не отрывался от работы. Бен спросил:
— Эй, старина, запрягли работой?
Том круто повернулся и сказал:
— Ааа, это ты, Бен! Я тебе не заметил.
— Слушай, я тут собираюсь поплавать, не хочешь тоже? Но тебе же нужно работать. Ну, конечно, нужно!
Том ненадолго взглянул на него и сказал:
— Что ты называешь работой?
— А разве это не работа?
Том продолжил красить и ответил небрежно:
— Да, может, а может и нет. Я знаю одно — это свойственно Тому Сойеру.
— О, да что ты! Не хочешь ли ты сказать, что тебе это нравится?