— Так, — произнес Торп тихо и очень серьезно. — Во-первых, надо убедиться, что мы не спим. Это легко. Турп, будь любезен, дай мне хорошую оплеуху.
Турп очень удивился и, пробормотав: «Ну я-то уж точно сплю, в таком случае!» — закатил Торпу пощечину.
Торп снес это без единого звука. Только подпрыгнул на месте.
— Ну точно — я сплю, — сказал Турп, но тотчас же получил пощечину от Торпа и заорал: «А-а! Нет, все-таки не сплю!»
— Прекрасно. Мы оба не спим, но крыша все же исчезла. И исчезла довольно быстро.
— Но как же так? Мы же никуда не уходили с этой площади последние тридцать минут! Когда я стоял здесь и ждал тебя, крыша еще была.
— Да. И когда я показывал тебе котенка, крыша тоже была!
— Мало того, она была еще и тогда, когда ты спрятал котенка в карман!
— Да, она была, когда мы закурили сигары!
— И, однако, когда мы докурили их, крыша исчезла!
Они ошарашенно глянули друг на друга и замолкли.
— Не хочешь ли ты сказать, — осторожно начал Торп, — что пока мы сидели на скамеечке и курили, кто-то за нашей спиной приставил лестницу к дому и быстро-быстро снял весь алюминий?
— Быстро-быстро и совершенно бесшумно, — продолжил мысль Турп.
— Ну, знаете ли! — скорей подумали, чем сказали оба друга.
Они подошли к дому поближе и осмотрели все вокруг.
Ничего! Никаких следов!!! Как будто крыша просто-напросто испарилась.
Турп почистил рукавом плаща шляпу и сказал:
— Знаешь что, дружок? Пойдем-ка потихоньку отсюда.
— Как же так? — воскликнул Торп. — Надо разбудить всех! Здесь происходит что-то странное! Давай-ка всех разбудим!
— Да что ты! Что ты!!! Подумай, что скажут нам отцы города, да и просто жители! Нам просто не поверят. В лучшем случае скажут, что мы проспали, а в худшем — поместят в Скворечник.
Скворечником в городе называли сумасшедший дом, располагавшийся на другом берегу реки на высокой скале. Дом этот пустовал, но два раза в год в него помещали поэта Липоса. Липос вовсе не был сумасшедшим — просто он любил время от времени запереться в Скворечнике и, стуча на машинке, в тиши и одиночестве составлять новый сборник стихов. Липос, в отличие от Джона Кишо, регулярно издавал свои стихи и жил припеваючи.
— Да, — сказал Торп, — в Скворечник мне неохота. Там, право, скучновато.
— Вот видишь! Нужно потихоньку уходить. Подумай, что о нас скажут люди! Тоже мне, сыщики! Пошли…
Торп согласился с другом, и они исчезли. К дому на холме приятели подходили уже под утро, когда небо начало светлеть. Сыщики осторожно приоткрыли дверь и были ошарашены. В прихожей горел свет, а за конторкой сидела длинная и худая женщина в роговых очках. Надет на ней был темно-синий балахон непонятного покроя, а волосы скрывал такого же цвета чепец.
— Явились, — проскрипела она, бросив на вошедших ядовитый взгляд. — Новые жильцы, значит? Ну-ну. Хороши жильцы! Всю ночь бродют где-то, черти, а ты сиди тут и жди. Ни сна, ни покоя из-за вас, негодяев собачих. Сыщики, тоже!
Торп и Турп молчали, обескураженные обильным потоком слов.
— Э-э… м. Так вы, значит, и есть Кастелянша? — осведомился деликатный Торп.
— Кастелянша, да! Каждый сопляк меня будет спрашивать!
— В таком случае, где вы шлялись целый день? — грубо спросил Турп. — Почему это ваше рабочее место пустует?
— Ах, мое рабочее место? Да ты поработай с мое, тогда и разговаривай.
К несчастью, тут из Торпового кармана высунул голову проснувшийся котенок. Ему, видимо, было интересно, кто это так шумит.
— А это еще что такое? — заверещала Кастелянша. — Кто позволил эту погань в дом тащить? А ну, вон отсюда!
— Это не погань, — вступился за котенка Торп. — Это наш котенок. И прекратите, пожалуйста, кричать.
— Вон отсюда, я сказала! Вон!
Но котенок и не собирался никуда уходить. Он сладко зевнул и вновь нырнул в теплый уют кармана, а сыщики, уставшие от разговора с Кастеляншей, принялись подниматься по лестнице к своей комнате. Настроение у обоих, надо признаться, было отвратительное.
— Я вас всех отсюда выкину вместе с котом вашим, — кричала им вслед Кастелянша, но ее уже никто не слушал.
Исчезновение пятой по счету крыши было встречено в городе с каким-то мрачным спокойствием. Сам судья, правда, ужасно разнервничался и весь день принимал успокоительные капли, отчего нервничал еще больше. Бургомистр, прогостивший у судьи всего ночь, собрал свои вещички и поблагодарил его за гостеприимство. В ответ на это судья разразился истерическим хохотом и побежал на кухню за новой порцией капель. А бургомистр понуро побрел к дому начальника полиции. Тот встретил его без особого восторга, но сказать: «А пошел ты к чертовой бабушке!» — не решился. На следующее утро и его дом был уже без крыши. Начальник полиции стоял на пороге, глядя вслед удаляющейся фигуре бургомистра, и когда тот скрылся за поворотом, крикнул с запоздалой решимостью: «А пошел ты к чертовой бабушке!» И плюнул в сердцах.