— Любое дело кажется легче, если рядом добрый друг, а в конце ждёт достойная награда, — сказал Сигверт. Карталикс тепло улыбнулся ему, а принцесса вновь опустила глаза.
— А с чего вообще Тёмные Земли объявили войну? — спросил наконец Март.
— Да никто её не объявлял, — поморщился Сигверт. — Когда я к ним ездил, наш порфирогенет передал тану оскорбительное письмо. Надеялся, что спрос будет с меня, но мы с тогдашним таном были старыми знакомыми, поэтому лишь посмеялись. Теперь власть сменилась, и новый правитель решил не оставлять обиду без ответа. Порфирогенету бы извиниться и забыть, но сам видишь, как всё повернулось.
— Пока что я вижу, что надо быть непроходимыми глупцами, чтобы взаправду собирать войско, — заявил Март. — Раз уж вы второй час не даёте мне спать, позвольте дать совет: берите самых преданных воинов, отправляйтесь в Империю, благо вам всё равно по пути, и просите защиты при дворе.
— Император будет рад принять прославленных военачальников, — заметила Камилла. Сказала спокойно, почти небрежно, но Сигверт отчего-то вспыхнул и впился в принцессу странным зовущим взглядом.
Как там она говорила? «Добудь Силлиону достойного правителя, а себе славу?» Пожалуй, с Сигверта станется ввязаться в сражение ради того, чтобы положить к ногам гордой принцессы очередную победу. Только на что он надеется, если им с Карталиксом не суждено вернуться из Тёмных Земель?
Камилла упорно рассматривала переливы света на самоцветах, и Сигверт вслед за ней вновь уставился на её холёные пальцы.
— Обсудим всё завтра, — предложил Карталикс. — Мы и вправду злоупотребили гостеприимством нашего лекаря. Идём, Сигверт! Отцовские наушники наверняка хотят спать и проклинают нас последними словами.
— А ещё говорят, что Тёмные Земли — заколдованное место, — отозвался Сигверт. — Куда мощнее колдовство зодчих, дающих каменным стенам уши и глаза. Идём, Карт! Хоть поспим в человеческих постелях. Нас ждут лучшие друзья воинов — горячая вода и чистые простыни!
— Погоди, — остановил его Март. — Руки тебе посмотрю. Сляжешь ещё с горячкой…
Карталикс первым пожелал всем доброй ночи. Вскоре после него попрощалась и Камилла. Серебряный браслет выскользнул из-под расшитого рукава и едва не соскочил; принцесса успела подхватить его и вернуть на место одним быстрым взмахом кисти. Сигверт проводил её взглядом и, едва за ней закрылась дверь, высвободил руки и решительно поднялся.
— Ты куда? — удивился Март.
— Не откажет же она приговорённому к смерти, — пробормотал Сигверт, направляясь к двери. Март сунулся было за ним, но опомнился. Уж кто-кто, а принцесса Камилла сможет за себя постоять или что она там решит. Лекарь приказал слугам запереть дверь и до утра никого не впускать. Разве только по неотложному делу.
Глава восьмая, в которой правитель Силлиона начинает новую жизнь
Силлионская дворцовая библиотека была устроена в верхнем ярусе малой башни. Всё окружье стен занимали полки с книгами и свитками; рукописи громоздились даже под окнами и над дверью. Сквозь высокие окна были хорошо видны окрестности. На западе простиралось безбрежное море с разномастными парусами, к северу и югу вилась прихотливая линия побережья, а на востоке расстилались поля и деревни, за которыми вставали горы. Слуги в войлочных туфлях бесшумно скользили по залу, открывали и прикрывали окна цветного стекла, ворошили поленья в очаге и курили благовония, чтобы старинные рукописи не сгубили гниль и черви.
Здесь, среди молчаливых вестников прошлого, проводили дни и ночи Сигверт и Карталикс. У дверей стояла охрана из верных приближённых порфирогенета. Еду и всё необходимое приносил тот же глухонемой, что обслуживал пленников в темнице. При дворе скучали по пленникам, но решение пофирогенета сочли благоразумным: готовить поход в Тёмные Земли следует в спокойной обстановке.
Март навещал их в первые три дня. Думал перекинуться с Сигвертом парой слов, но тот покачал головой и указал глазами на книжные полки. В толстых стенах могли быть скрыты как слуховые трубы, доставляющие неосторожные слова прямо в заинтересованные уши, так и потайные комнаты для наблюдателей. Лекарь решил хотя бы передать привет от Камиллы, но благоразумно промолчал. В конце концов, сама придёт и скажет всё что хочет. Ему ли, Марту, помогать в любовных делах?
Когда стало ясно, что тюремный воздух не нанёс вреда здоровью военачальников, а руки у кунга заживают хорошо и быстро, Марту пришлось с головой окунуться в придворную службу.
Насколько охотно он сходился с людьми поначалу, надеясь выручить пленников, настолько теперь тяготился своими новыми знакомствами. Особенно досаждал ему смотритель темниц, увидевший в бывшем тюремном лекаре родственную душу. Чуть ли не каждый вечер Март отговаривался от приглашения пропустить кубок чего-нибудь этакого и совершить приятную прогулку по пыточным камерам.
Поначалу Март сам рвался в темницы. Ему не терпелось вновь пройти тёмными сырыми ходами, вдыхая запах боли и страха, остановиться у двери, вслушиваясь в глухие стоны или отчаянные крики… Заодно подсказал бы смотрителю, как заставить пленников сперва молить о пощаде, а после — о смерти, чтобы не отягощать себя памятью о пережитых муках. А когда вырвался наконец к смотрителю, сбежав от своих высокородных подопечных, то не испытал, входя в камеры, привычного прилива сил. Равнодушно оглядел тёмные стены, бросил было любопытный взгляд на приспособления, однако и в них не нашёл ничего нового: те же дыбы и щипцы, только сделаны чуть по-другому. Что же до пленников… Марта передёрнуло от брезгливой жалости. Трудно поверить, что их с Сигвертом знакомство началось так же, в крови и грязи. Сколько он просидел тогда с кунгом, и ведь исцелил, поставил на ноги! Вот это была достойная работа. Не стыдно похвалиться.
Меж тем подошло новолуние, и порфирогенет потребовал с лекаря обещанного лечения.
Головные боли почти совсем оставили правителя, цвет лица выровнялся, глаза заблестели, голос окреп: порфирогенет выздоравливал на глазах. Ошеломлённый нежданным возвратом сил, он изводил лекаря требованиями то поглядеть зубы, то растереть ноющее плечо. Словно проверял, неужто это стареющее, обрюзгшее тело может приносить что-то, кроме боли. Мази, полоскания, примочки сменяли друг друга, вместо вина в кубке плескались целебные сборы и настойки, и даже за трапезой приходилось вкушать особые травы и коренья. Правитель плевался от горьких настоек и пресной пищи, сулил утопить лекаря в травной похлёбке, но от лечения не уклонялся. И вот, стоило народиться молодому месяцу, напомнил Марту о своём утробном недуге.
Деваться было некуда, и Март закатил правителю трёхведёрное промывание кишок. Вымочил в вине костяной наконечник, щедро смазал его маслом, залил подогретой морской воды в бычий пузырь… Не успел он досчитать до двадцати, как двое дюжих слуг уже потащили из комнаты зловонную лохань, а третий, утирая слезящиеся глаза, отворил окно. Трижды Март наполнял пузырь, а под конец залил в необъятную утробу правителя тёплого масла для удаления ветров и напоил маслом синельника для полной очистки. И поспешил к себе, вымыться и сменить одежду — та, что была на нём, теперь пахла так, будто лекарь чистил свиной хлев.
Три дня Март, кажется, только и делал, что наполнял царственные кишки целебными маслами и отварами с обеих сторон. Полуночные боги! При дворе халифа тоже любили поесть, но сейчас, глядя, как в лохань снова и снова извергается зловонная пенная жижа, лекарь только диву давался, сколько лишнего может хранить в себе человек.
Правитель недомогал несколько дней, но мужественно выдержал все изощрённые издевательства, которым подверг его лекарь. На пятый день, шатаясь, добрёл до зеркала и обескураженно оглядел опавший живот, пальцы, с которых падали перстни, помолодевшее лицо… Крякнул, приосанился и велел позвать портного и цирюльника.
Назавтра он, презрев слабость, впервые за много лет выслушивал советников и управляющих в приёмной палате. Парадное облачение за ночь ушили, обвисшее брюхо подвязали парчовым кушаком, а на поясе висел в богатых ножнах меч с золотистой рукоятью в виде двух сцепившихся лап. Меч был длинноват новому владельцу: то цеплялся за мебель, то путался в ногах, а то и больно поддавал навершием под рёбра, но порфирогенет терпел.