В лагере ветер гнал по берегу снег с песком и забытую утварь, и Март не позволил нести Сигверта под сомнительную защиту палатки. Корабль вытащили на берег, подпёрли брёвнами, чтобы стоял ровно, а над палубой натянули навес, под который натащили шкур и согретых в костре камней.
Теперь победители пировали на берегу, и ветер разносил их песни далеко по округе. В этот раз Марту не хотелось думать, выставлены ли часовые. Под пологом было тепло и тихо. Светильники освещали низкий кожаный потолок. У изголовья стоял котелок с целебным сбором, в плошке с маревником мокли щипцы, нитки и гнутые иглы. Сигверт то глядел молча в потолок, то снова погружался в обморочную дрёму. Март ещё и ещё раз осмотрел рану — чистая и почти перестала кровоточить. Остатков настойки как раз хватило, чтобы вымыть руки; Март стянул щипцами края раны и принялся сшивать, тщательно затягивая каждый узелок. Рана смыкалась, и вместе с ней неведомым образом замыкался круг, начатый пять лет назад в лаконской камере: так же скуден был свет, низок потолок, и так же легко было оборвать нить жизни вместо той, что пыталась удержать жизнь внутри.
Сигверт очнулся, когда Марту осталось сделать три-четыре стежка.
— Лежи! — велел лекарь, не выпуская иголки.
— Март…
— Кто же ещё? Терпи, сейчас закончу.
Сигверт поднял было голову посмотреть и снова откинулся на шкуры, зашипев от боли. Март завязал последний узел и полюбовался ровным швом. Будет ещё одна белая метка с едва заметными точками от иглы. Ближе к утру он снимет повязку и крепко перетянет тело широким бинтом, чтобы удержать внутренности на месте, пока мышечная стенка срастается заново.
— Всё в порядке, — ответил он на вопросительный взгляд. — Скоро забудешь.
— Я думал, не доберусь до корабля, — признался Сигверт.
— Пока я жив, ты не умрёшь от ран. — Март обрезал ножом конец нити, ополоснул инструменты в чашке и принялся убирать их. Зачерпнул кружкой горький настой и помог Сигверту приподняться. — Пей и отдыхай.
Ветер бил по туго натянутому пологу, и корабль едва заметно покачивался, как колыбель. Сигверт спал, и полукружья глаз блестели золотом из-под неплотно сомкнутых век. Март протянул руку, закрыл ему глаза — спящему, чтобы никогда не закрыть мёртвому, — и вышел на воздух.
Снаружи похолодало. На берегу под защитой ограждений пылал костёр, веринги орали песни, и оставалось только дивиться, откуда северные воины брали силы. Лекарь выбрался из-под полога и так и замер, уставившись в небо — непривычно высокое, впервые за прошедшие недели усыпанное мелкими звёздами, видимыми сквозь прорехи в разорванных ураганом облаках.
Когда Март вернулся, Сигверт смотрел на два клинка, лежавшие в изголовье вместе с доспехом. Лекарь опустился рядом, почти бессознательно пощупал пульс — наконец-то ровный и уверенный, — и задал единственный вопрос, который не мог подождать до утра:
— Скажи, ты знал о легенде?
Сигверт молчал, скользя пальцами по узорам ножен, и наконец ответил:
— Я её придумал. А тебе-то кто рассказал?
— Придумал? — повторил Март.
— Ну да. Другого пути выманить тана на поединок не было. Кому не захочется укрепить свою власть древним пророчеством?
— Погоди. А пергамент? Неужто местные алхимики не смогли распознать подделку?
— Нет. — Сигверт довольно улыбался, как мальчишка, которому удалось провести учителя. — Пергамент вправду был старым. Я нашёл его в книгохранилище, когда мы с Картом ждали похода. Помнишь, я порезался книжной застёжкой, ты пришёл обработать рану и забыл бутылку маревника? Это я её взял, чтобы состарить чернила. Не ожидал даже, что получится так хорошо. Не зря я потратил половину детства на чистописание!
— И ты вёз свиток с собой из Силлиона? Всё это время, пока мы шли через горы?
— Да. Знаю, я должен был рассказать. Но не смог. Я не хотел, чтобы… вы шли со мной. Даже Карталикс не знал.
— Ещё бы. Ты хотел, чтобы победа принадлежала одному тебе.
Сигверт промолчал, но его торжествующий взгляд был достаточно выразителен.
— А как ты переправил свиток на остров?
— С лодкой, что приезжала в первую ночь. Я и представить не мог, что ты окажешься рядом. Повезло, что ты ничего не заметил.
— В замке есть верный тебе человек?
— Верный? О нет, — рассмеялся было Сигверт и тут же выругался от боли. — Но он согласился помочь.
— Не та ли самая служанка, которая и нашла свиток в танской библиотеке? Опасное дело — делить женщин с правителями.
— Откуда тебе это известно? — Сигверт удивился так искренне, что лекарь невольно усмехнулся. — Да. Мы с ней знакомы с моего прошлого приезда. Я ждал, что она захочет встретиться, и не ошибся.
— Твой план висел на волоске, — сказал Март. — Если бы нам не удалось сбежать, если бы кто-то из воинов порфирогенета нашёл бы пергамент, тебя бы убили сразу.
— Несомненно, — ответил кунг. — Но нам и так не дали бы дойти даже до имперских границ. Дорога шла через предгорья, где мы когда-то сражались с местными племенами, и было бы на кого списать шальную стрелу или даже удар ножом. Не так уж я и рисковал.
Март только покачал головой.
— Ты рисковал жизнью и честью, и не только своей.
— За вас я не волновался, — возразил Сигверт. — Веринги — хорошие воины. Вы бы вернулись.
— А сам ты был готов умереть за право владеть мечом?.. — тихо спросил Март.
— А ты иначе последовал бы за мной?
Вместо ответа Март приподнял повязку и осмотрел шов. Рано было делать выводы, но весь опыт Марта говорил, что опасаться больше нечего. Он снова встретился глазами с Сигвертом и уловил в них последнее сомнение.
— Сам расскажешь остальным правду о легенде. Если захочешь. — И добавил негромко, замыкая ещё один круг, начатый в канун Йоля ненужной никому ссорой здесь же, на корабле: — Теперь ты сам станешь легендой. Спи.
За ночь небо очистилось от облаков, и Март, забыв нелюбовь к сумеркам, встретил неторопливую северную зарю на палубе. Ветер стих, но воздух был стылым, а обледенелые камни брода мерцали искрами. Бледные горы на другом берегу окрасились розовым и золотистым; под лучами солнца камни наливались красками, будто возвращались к жизни. Когда Сигверт проснулся и с преувеличенно непроницаемым лицом потащился к борту, лекарь уже потребовал в лагере кипятка и колдовал над очередным целебным сбором.
— Наконец-то прояснилось, — сказал кунг, вдыхая морозный воздух. Он был бледен, как лунный лик, и держался за борт, но в глазах горел привычный озорной огонёк. — Хоть зиму увидим, а то утомил этот мрак.
— Я для чего столько шёлка извёл? — сердито спросил Март. — Мне ниток не хватит каждый день тебя по новой шить. Ложись давай!
— Нас в Нарранморе ждут.
— Ближе могилу тебе выкопать негде?
Сигверт поморщился, но всё-таки забрался обратно под полог. Март полез следом; похоже, выздоравливающий обещал доставить массу хлопот.
— Что на завтрак?
Март молча сунул ему дымящуюся кружку.
— Не густо. А как же праздничный пир? Где кубок победителя и первый кусок жаркого?..
— Вот твой кубок на ближайшие три дня, — Лекарь кивнул на кружку. — Пей и помалкивай. Надо было заодно язык тебе пришить…
— Март, как хочешь, но мне надо в Нарранмор, — сказал Сигверт уже серьёзно. — Нельзя оставлять замок. Вчера мы ушли, потому что иначе веринги всё там разнесли бы, но сегодня надо вернуться.
— Ты не дойдёшь до замка, — покачал головой Март. — А если дойдёшь, там и останешься. Подумай, кого можно послать.
Сигверт с досадой откинулся на изголовье.
— В замке наверняка известно что-нибудь о прежнем тане. Он может быть в темнице, может скрываться в горах… Ему нужна помощь.
— В замке одни недоумки остались? Если они верны старому правителю, то как-нибудь сообразят, где его искать. Отлёживайся и не дури.
Сигверт отмолчался, но Март приметил упрямое выражение в его глазах и мысленно пообещал себе не отходить от кунга ни на шаг. Впрочем, вскоре вопрос решился сам собой: с того берега пришла лодка с письмом. Хагар, тан Тёмных земель, горячо благодарил Сигверта, интересовался его здоровьем и сообщал, что в ближайшие дни лично выразит свою признательность. Вместе с письмом передали и сундучок с драгоценностями; многие из них были старыми и сломанными, но вес был солидный, и это должно было примирить верингов с тем, что им не дали разграбить замок.