На восьмой день, в полдень, с севера приплывает небольшой пароходик и бросает якорь в нескольких милях от нашего лагеря. Место, где мы находимся, я отметил длинным шестом, привязав к нему кусок парусины.
Не теряя ни минуты, я плыву к нему на лодке, прихватив пустой бочонок: мне хочется наконец-то выпить настоящей воды.
Пароходик оказывается итальянским траулером, посланным правительством из Массауа для оказания нам помощи. Появились они поздновато. Впрочем, на судне есть вода, и я выпиваю какое-то умопомрачительное количество жидкости. Капитан предлагает мне взять брюки, так как мою наготу прикрывает обрывок рваной парусины.
Я показываю ему место, где мы потерпели крушение и где уже больше нечего спасать.
Он якобы приплыл сюда, чтобы мне помочь, но я-то знаю, что его правительство отнеслось ко мне столь заботливо только из-за того, что я вез для него зерно, и итальянцы рассчитывали спасти этот товар. Таким образом, увидев, что делать ему здесь нечего, капитан вновь берет курс на Массауа. Он дарит мне бочонок с водой и бутылку вина: я буду по гроб благодарен ему за это.
Вернувшись в лагерь, я тороплюсь с отъездом. Обе заруки загружены. Я пообещал заплатить тридцать рупий каждому из накуд за то, что они доставят меня в Обок вместе с моим строительным материалом. Отправление назначено на раннее утро следующего дня.
Пока сгущаются сумерки, я размышляю о будущем и строю планы относительно постройки нового корабля. Удалось спасти один такелаж: корпус надо будет построить заново, а это обойдется недешево. У меня же в перспективе ни гроша…
Я с головой ухожу в эти проблемы, которые меньше всего способствуют сну!
Из раздумий меня выводят для чего-то явившиеся накуды. Их поведение кажется мне странным, и я невольно бросаю взгляд на заруки: они стоят на якоре гораздо дальше от суши, чем это представляется мне необходимым. Накуды сообщают, что направление ветра только что переменилось, поэтому они отправились бы на ловлю, которая обещает быть весьма успешной, если бы не дали слова доставить меня в Асэб. Впрочем, добавляют они, их заруки находятся здесь уже восемь дней, а мы не договаривались, что суда так долго будут в моем распоряжении. В итоге накуды требуют заплатить им триста рупий, тогда они перевезут меня и моих людей! Чувствуя, что я целиком завишу от них, они хотят затеять ссору, дабы иметь повод бросить меня и удрать, прихватив мои снасти, погруженные на заруки и представляющие значительную ценность.
Они зараники, и пиратские инстинкты пробуждаются в них всегда, когда они чувствуют, что их жертва беззащитна. Это ведь так естественно, и вести себя иначе, в их представлении, было бы полнейшим абсурдом.
Лежащий в нескольких метрах от нас на песке Абди услышал, как мы спорим. Не говоря ни слова, он встает и отходит к другим членам экипажа, спящим в отдалении. Он понял, что нам угрожает опасность, и намерен предупредить своих товарищей. Я достаточно хорошо знаю Абди, чтобы быть уверенным, что в подобных обстоятельствах он способен взять инициативу на себя и поступить примерно в соответствии с ходом моих мыслей.
Тогда я делаю вид, что дрогнул и готов принять их новые условия. Я еще немного торгуюсь, чтобы выиграть время, и краешком глаза посматриваю туда, куда ушел Абди. Я знаю, что ружья спрятаны под парусиной, и не сомневаюсь, что их уже достали оттуда. Вдоль моря гуськом бредут какие-то тени: мои люди догадались, что надо помешать накудам вернуться на заруки. Однако я намерен рассеять их подозрения, чтобы дело не приняло драматический оборот.
Я окликаю Абди и велю ему принести мой сундук, в котором лежат деньги. Мне известно, что там, увы, осталось не так много. Раскалла и Марсал, два крепких, с атлетическим телосложением суданца, приносят сундук и ставят его передо мной.
Они не уходят и ждут. Я медленно поворачиваю ключ в позвякивающей скважине и осторожно открываю сундук. Внимание обоих арабов приковано к ящику, где, как им кажется, спрятаны сокровища. Воспользовавшись этим, я внезапно хватаю стоящего рядом со мной накуду за затылок и швыряю его наземь лицом в песок. Абди и еще два матроса тут же бросаются на другого, и мы держим обоих в таком положении, погрузив их головы по уши в песок. Увидев эту молчаливую схватку, те, кто находились возле воды, прибегают с ружьями. Тогда я отпускаю обоих арабов, едва не задохнувшихся, с глазами, забитыми песком. Абди обнажил свою джамбию, ее лезвие поблескивает в темноте.
— Если один из вас скажет хоть слово, он будет убит, — говорит Абди и направляет на них свой кинжал.
Когда попадаешь в такую ситуацию да еще в стране, где жизнь человека ни во что не ставится, лучше не строить из себя смельчака, и эта мудрость никогда тебя не подведет.
— Как зовут твоих людей? — спрашиваю я у них.
Они перечисляют имена матросов. Один из моих людей идет к воде и выкрикивает имена, прося матросов подплыть сюда. Ничего не подозревая и думая, что их зовут накуды, они садятся в лодки и плывут к берегу. Вытащив хури на песок, матросы идут к нам. Абди вместе с одним из моих людей тут же хватают лодки, сталкивают их в воду и мчатся к зарукам. Сняв с обоих судов рули, они доставляют их на берег. Несколько человек, оставшихся на борту, не оказали им никакого сопротивления и превратились в своего рода пленников, поскольку их суда лишены управления. Те, что приплыли на берег, ничего не могут понять и стоят перед связанными накудами под дулами ружей, не сомневаясь в том, что они заряжены. Среди них есть данакильцы, которые, увидев, что они проиграли, присоединились к нам. Они помогают нам погрузить оставшиеся на берегу вещи, так как теперь, став хозяином зарук, я намерен отбыть сегодня же ночью.
Я говорю накудам, что намерен содержать их под арестом до Асэба, где они будут сданы итальянскому комиссарио и против них будет выдвинуто обвинение в попытке ограбления.
Вместе с Абди, Мухаммедом и своим старым экипажем я беру на себя командование одной из зарук. Остальные матросы садятся на другое судно. На каждую заруку я отправляю по пленному накуде, и мы с матросами договариваемся о том, что, при возникновении хотя бы малейшей опасности на одном из кораблей, по первому же сигналу они будут сброшены за борт, крепко связанные и снабженные надлежащим балластом.
Накуда, плывущий со мной, начинает через несколько минут плакаться, говорит, что все случилось по вине его товарища, который задумал эту подлость, потому что украл большое количество кож и припрятал их в трюме своего судна. И действительно, обследовав эту заруку, я убеждаюсь в том, что она заполнена самыми хорошими кожами.
Мы плывем с попутным ветром. Я миную Асэб без остановки. У меня нет желания терять целый день из-за строптивых арабов, сдавая их комиссарио. Мне не терпится возвратиться в Обок. Я надеюсь, что этого урока им будет достаточно.
Мы входим на рейд Обока с наступлением темноты. Я освобождаю обоих накуд и возвращаю им заруки, предварительно их разгрузив. Я даже оставляю им украденные шкуры — оплата за доставку строительного материала. Они целуют мне руку, довольные, что так дешево отделались.
Останки моего корабля теперь разложены на песчаном пляже Обока, перед моим домом, на том же самом месте, где в течение десяти месяцев я с таким трудом его строил.
Море мне его подарило, море и забрало назад…
Туземцы, весьма охочие до разных чудес, рассказывали позднее, что эти обломки принесли к моему жилищу дельфины, и эта легенда добавилась ко многим другим, возникшим вокруг моего имени…
XXXI
Скафандр
Большинство документов, касающихся событий, о которых рассказано в приведенной ниже истории, исчезли из моего дома в Обоке, где я хранил их, вследствие обыска, незаконно произведенного в мое отсутствие в 1927 году, агентами губернатора Шапон-Бессака воспользовавшимися гнусными обвинениями. По этой причине мой рассказ грешит кое-какими пробелами, а имена некоторых людей мне не удалось вспомнить.
Во второй раз мои ожидания были обмануты. С террасы своего дома в Обоке я гляжу на останки «Ибн-эль-Бахра», разбросанные на пляже, и на огромное синее море, которое, кажется, по-прежнему ждет меня…