Теперь я начинаю осознавать значение древних мифов, олицетворяющих каждый ветер. Только моряк, имеющий дело с этой капризной стихией, видит в ней отражение собственных чувств. Он знает, что у каждого ветра свой характер, свое лицо, и относится к нему как к спутнику, другу или врагу. Хамсин, или уари, как называют его местные жители, — это безмолвный ветер; он мчится, вздымая вихри пыли, и неожиданно со всей силой обрушивается на бедный корабль с поникшими парусами, который попадается ему на пути.
Скоро облако песка, или, точнее, мелкой вездесущей пыли, поглотит нас. Море, застигнутое врасплох, недолго сохраняет спокойствие и покрывается пенящимися, похожими на хлопья снега бурунчиками, которые начинают заливать палубу. Затем оно окончательно пробуждается от тяжелого сна, выгибает спину и встает на дыбы.
Становится темно, все застилает туман, и мы продвигаемся на запад во мгле, гадая, когда это кончится. Каким бы крошечным ни был наш парусник, оказавшийся во власти стихии, он идет со скоростью семь-восемь узлов и не должен сбавлять ход, иначе море обрушится на корму и поглотит его. При такой скорости мы достигнем берега менее чем за пять часов, и тогда нам придется маневрировать и ложиться в дрейф, чтобы не угодить на рифы. Быть может, не стоит спешить к новой опасности.
Кажется, начинает дуть северный ветер, суля возвращение главного северо-западного ветра. Изменение направления ветра чревато столкновением волн, между которыми рискует оказаться наш парусник.
Предвидя новую опасность, я спешу воспользоваться западным ветром и уйти как можно дальше на север, под прикрытие Ханишских островов. Под защитой этой горной гряды, протянувшейся на двадцать километров, я смогу спокойно спать до утра. Я держу курс в избранном направлении наугад, не имея возможности точно определить свое местонахождение. Свет звезд пробивается сквозь мглу, но вокруг расстилается туман, и облака пыли подступают к воде, ограничивая видимость.
Суровое море то и дело окатывает нас короткими, острыми волнами, и через четверть часа все становятся белыми от соли, которую обжигающий хамсин высушивает в мгновение ока.
Говорят, что хамсин ломает мачты и реи, и это правда. Если мачта или рея устоит, то тогда опрокинется само судно, и подобных случаев каждый год не перечесть. Это вызвано тем, что горячее сухое дыхание гибельного ветра пустыни делает дерево более податливым и ломким. Поэтому я с тревогой слежу, как при каждом толчке килевой качки гнется рея, и мне уже мерещится треск мачты. Юнга, который обламывает сучья для растопки своей печи, всякий раз предупреждает нас криком: хатаб! (дерево), чтобы мы чего доброго не переполошились.
Наконец, туман рассеивается, и по правому борту вырисовываются черные пики Ханишских островов. Ветер все крепчает, но я еще могу удержать курс.
Северо-западный ветер окончательно разгоняет туман, но приносит с собой грозовые тучи, собравшиеся над горами Асмэры, и непроницаемая пелена заволакивает небо.
Нас окутывает кромешный мрак. Ханишские острова перемещаются на левый борт, едва виднеясь во тьме, несмотря на свою близость. Видимо, до них осталось меньше мили, ибо они уже заслоняют нас от свирепого ветра. Море же почти совсем успокоилось. Оно сильно фосфоресцирует, бросая зловещий отсвет на паруса и наши лица, которые кажутся в синеватом свечении мертвенно-бледными лицами призраков.
Этот свет ослепляет нас и окончательно скрывает от глаз большой остров по левому борту и бусинки скалистых островков, мелькавших справа от нас.
Мы находимся в фарватере шириной с милю, берега которого обозначены люминесценцией моря.
К реальной опасности и сопутствующей ей гнетущей тревоге добавляется эффект от этого поистине адского зрелища, которое повергает измученный разум лишенных сна людей в смятение. Я с ужасом вспоминаю об этом кошмаре, сопровождающемся бредом и галлюцинациями. Внезапно наступает затишье, и парус безвольно повисает. Я догадываюсь, что мы попали в опасный водоворот, образованный порывами ветра, дующего с нависающих над нами гор, к которым мы неосторожно приблизились. В угрожающей тишине явственно слышен рев моря, бьющегося о невидимые рифы. Затем над водой проносится короткий свистящий звук. Он усиливается, приближаясь с неимоверной быстротой, и неистовый ветер наотмашь бьет корабль с тыла. Удар столь внезапен, что рея тотчас же ломается пополам. Это спасает нас, ибо в противном случае судно сразу бы опрокинулось.
Смертельная опасность вмиг изгоняет всех бесов, духов и привидений из нашего разгоряченного воображения. Главное теперь — спасти парус. Только Бог может помочь нам добраться до берега в этой кромешной тьме с изорванным, яростно хлопающим на ветру парусом с разошедшимися ликтросами.
Порыв ветра, нарушивший нашу оснастку, проносится как вихрь, и вновь воцаряется спокойствие. Мы спешим перенести на палубу уцелевшую часть реи, которая еще держится за фал. Теперь нам уже не страшны шквалы, но нас относит течением к проклятой цепочке островов, лежащих в полумиле от судна. Я отчетливо различаю фосфоресцирующую черту, подступающую к прибрежным скалам. Успеем ли мы водрузить обрывки паруса и обогнуть острова?
Нечего и думать проскочить между ними: они связаны между собой нитью подводных скал. Я держу судно боком к ветру, чтобы отсрочить трагическую развязку, пока мои матросы, привыкшие к подобным передрягам, пытаются совладать с парусом. В такие моменты счет идет на секунды, и неверно понятый приказ может заставить упустить драгоценное время! Минуты кажутся мне часами. Наконец я вижу белый треугольник на вершине фок-мачты, озаряющий адский мрак подобно солнцу. Я чувствую, как парусник набирает ход, подгоняемый ветром. Всего лишь два-три кабельтовых отделяют нас от огненной ленты, пляшущей вокруг скал. Мы движемся параллельно ее направлению, но течение неумолимо приближает нас к опасности.
Когда же кончится этот остров?! Но вот, кажется, и его край!..
В тот миг, когда мы начинаем огибать его, я замечаю макушку подводной скалы, которая тянется на полкабельтова!.. Все кончено, мы погибли! Во рту у меня совсем пересохло. Я стискиваю зубы так, что сводит скулы, как будто подобное напряжение мышц может задержать наше продвижение к гибели. Внезапно ветер усиливается, и нас несет прямо на скалы… Все чуют приближение смерти, и с палубы доносятся звуки заунывного причитания: «Ла илла иллалах, ла илла иллалах…», которым обычно сопровождается погребение… Но внезапный порыв ветра столь же неожиданно отбрасывает нас в противоположном направлении, к свободному от скал проходу.
Бог сжалился над нами. Наш смертный час еще не пробил! Нужно пережить подобный ужас, ощутить собственное бессилие перед стихией и поверить в могущество незримых духов, чтобы проникнуться смирением и жалостью к себе и другим тщеславным паяцам, населяющим эту землю.
XVI
Морской бой
Наш трудный рейс продолжается. Уже восемь дней мы преодолеваем встречный ветер, который, к счастью, довольно часто меняет направление. Я стараюсь не удаляться от берега, ибо в открытом море волнение сильнее и дует резкий северо-западный ветер.
В южном фарватере Массауа, между побережьем и островами Дахлак, море гораздо спокойнее, и благодаря близости материка я могу воспользоваться переменой в настроении ветра, а также извлечь пользу из порывов хамсина, почти каждый вечер прилетающего из раскаленной пустыни. Я уже привык к причудливому нраву этого ветра, главное достоинство которого для меня заключается в том, что он дует с запада. В самых неприятных вещах, так же как в самом дурном человеке, нужно всегда стремиться отыскать нечто ценное, чем можно воспользоваться.
Я прохожу мимо Массауа, где с радостью бросил бы якорь, чтобы пожать руку славному Жаку Шушана, который должен быть сейчас здесь. Однако я отказываюсь от этой затеи из-за своего специфического груза.
Миновав Массауа, я продолжаю идти вдоль низкого и скучного каменистого берега, покрытого зарослями колючих мимоз и сухой травы. У нас кончились дрова, и мы вынуждены питаться всухомятку финиками и сухарями. Я выискиваю место, куда можно причалить, чтобы собрать немного хвороста, и продолжаю вести корабль в северном направлении против ветра, стараясь не терять берег из вида.