Два часа спустя мы возвращаемся. Я нашел на некотором расстоянии от моря невысокий холмик, который легко будет опознать по обломкам старой железной бочки, полузанесенной песком. Я спрятал мешочки под этим холмом.
Утром восемнадцатого числа мы наконец бросаем якорь в Порт-Тауфике перед желтыми строениями санитарной службы у входа в канал.
XXIV
Суэц
Я оказался прав, избавившись от груза. Местные таможенники обшарили судно сверху донизу, не забыв заглянуть даже в компас. Дело не в том, что у них возникли какие-то подозрения, они проделывают это ради забавы или скорее всего надеются получить от меня бакшиш, чтобы ускорить дело. Я мог бы прибегнуть к этому средству, если бы товар остался на борту, но взятка навлекла бы на меня подозрения и дала бы повод для повторного досмотра.
В полдень я наконец-то схожу на египетский берег и отправляюсь в город. Порт-Тауфик — это новый современный город, построенный к моменту открытия канала. Он населен служащими и рабочими, обслуживающими канал. Семьи рабочих ютятся в клетушках с крошечными палисадниками, где матери семейств могут болтать и переругиваться через перегородку, пока их мужья клепают жестянки или выпивают в кабаках.
Я пытаюсь отыскать какой-нибудь ресторан, чтобы как следует пообедать, но тщетно брожу по бульварам, окаймленным фонарями, лужайками и бронзовыми статуями. Нужно идти в старый Суэц, расположенный в четырех километрах отсюда.
Поезда курсируют между Порт-Тауфиком и Суэцем. Вокзальная платформа заполнена местными рабочими и служащими, возвращающимися из доков, — очень красивыми, прекрасно сложенными арабами в длинных рубашках. Но все они грязны, как и подобает местным жителям.
Новые впечатления всецело поглощают меня, и я вздрагиваю, когда кто-то хлопает меня по плечу. Я узнаю Александроса.
— Я приехал сегодня утром, — говорит он в ответ на мой немой вопрос и удивление, — я приехал в Порт-Тауфик, чтобы вас встретить, поскольку вы назначили мне свидание на восемнадцатое. Как вы добрались?
— Спасибо, неплохо… А вы?
Он ничуть не удивлен моим появлением и находит мою точность вполне естественной, как будто я проделал обычное путешествие по железной дороге, и это приводит меня в замешательство. Если бы не счастливый случай, мне пришлось бы приложить нечеловеческие усилия, чтобы поспеть вовремя. Но безмятежная улыбка грека, его сонный взгляд, легкое подрагивание желтых от табака пальцев, перебирающих янтарные четки, — все это оживляет в моей памяти кофейню в Порт-Саиде с ее завсегдатаями. Откуда этому бедняге с уже помутившимся разумом знать, что такое борьба со стихией!..
Мы молча садимся в вагон, и поезд отправляется. Я вижу озера на морском берегу, мимо которых проходит железная дорога, соединяющая Порт-Тауфик с континентальной частью, где находится Суэц. Глядя на море, я думаю о том, что вскоре мне придется доставить в город мой груз, и сосредоточенно ищу какую-нибудь лазейку, чтобы проникнуть в крепость. Когда мной овладевает какая-нибудь идея, я подчиняю все осуществлению этой цели. Она словно отгораживает меня от внешнего мира, не допуская посторонних ощущений и впечатлений. Это почти болезненное состояние.
Поезд идет по длинной дамбе, где отгороженная насыпью дорога вьется вдоль железнодорожного полотна. Путь занимает всего семь-восемь минут.
Суэц — это арабский город с европейскими кварталами, древний город, в который купеческие суда некогда привозили восточные пряности и кофе.
Европейская часть соседствует с вокзалом. Улица Кольмар напоминает главную улицу провинциального городка. Чего тут только нет: модный магазин с вывеской «Дешевые товары», ателье с швейной мастерской, где закройщик одет, точно к первому причастию; большие часы над мастерской часовщика; бакалейная лавка, пропахшая треской; галантерейщица, сморщенная старая дева с котом, красующимся в витрине лавки, дверь которой открывается с музыкальным звоном… Ни единой коляски на мостовой, кругом только пешеходы.
Мы направляемся в кафе, почти такое же, как в Порт-Саиде, но здесь сидят мирные торговцы и служащие, коротающие время перерыва. Впрочем, они похожи на праздных порт-саидовских завсегдатаев, как братья, и точно так же прожигают жизнь за стаканом воды, чашкой турецкого кофе или игрой в триктрак.
Александрос увлекает меня в самый темный угол зала с видом заговорщика, совершенно неуместным в этом заведении, где никто меня не знает и не обращает на меня внимания. Но, может быть, он здесь — человек известный? Нет, скорее всего, эта ребяческая игра доставляет ему удовольствие.
Хозяин заведения, естественно грек, здоровается с Александросом за руку. Они быстро переговариваются, и хозяин отправляет зачем-то официанта — греческого мальчишку, который выбегает в боковую дверь, предварительно сняв белый фартук. Александрос засыпает меня вопросами.
— Да нет, на борту у меня ничего нет, подумайте только, надо быть сумасшедшим, чтобы так рисковать. Но не волнуйтесь, все — в моем распоряжении и прибудет в город, когда я только пожелаю!
Моя уверенность и загадочные недомолвки производят большое впечатление на моего собеседника. Я рассказываю ему также о паруснике, замеченном в заливе, и о встрече со сторожевым кораблем и вижу по его уклончивым ответам, что он и вправду очень плохо знает Суэц. Зато он твердит без умолку о Порт-Саиде, который меня совершенно не интересует.
Я спрашиваю себя с тревогой, зачем я связался с таким олухом и что можно ожидать от несчастного пьянчужки. Между тем посыльный возвращается. Пошептав что-то Александросу на ухо, он вновь надевает фартук и принимается сновать между столиками с подносом, заставленным «алики» и «метриос» (кофе с сахаром и без сахара).
Александрос отвечает на мой немой вопрос:
— Сегодня в восемь часов вечера мы пойдем к человеку, который может все у вас купить.
— Значит, вас это больше не интересует? — спрашиваю я.
— Ну что вы, вы шутите! Но я ничего не могу предпринять, не поговорив с этим человеком. Он держит в своих руках всю торговлю в Суэцком заливе.
— Он занимается контрабандой?
— Да, речь идет о товаре, поступающем из канала. Моряки, официанты и метрдотели бросают в море товар в резиновых пакетах, не пропускающих воду, а затем лодки подбирают его в условленных местах.
Это открытие проливает свет на недавнюю встречу с загадочной шхуной, бросившей ночью якорь у берега с зыбучими песками. Видимо, она передавала контрабанду сообщнику. Это вполне возможно, хотя и не доказано.
XXV
Консульство
Я покидаю Александроса и направляюсь во французское консульство.
Мне открывает дверь знакомый старый негр-бербер, видимо, всю жизнь проработавший в консульстве. Он носит феску с трехцветной кокардой и широкий пояс из красной шерсти. Привратник отдает мне честь с небрежностью, свойственной старым служакам или министерским привратникам. Этот жест словно переносит меня во Францию, и я чувствую себя как дома.
Я вхожу в канцелярию, где меня встречает улыбающийся любезный хранитель печати, обрадованный моим визитом. Это не француз, а египтянин-копт из Тора — маленького порта у подножия Синайских гор.
Его зовут господин Спиро. Он попал в консульство еще ребенком, и сменяющиеся консулы, которые, как правило, мирно завершают в Суэце свою карьеру, воспитали, обучили мальчика и сделали из него безукоризненного заведующего канцелярией. Теперешний консул мог бы устраниться от дел, ибо господин Спиро знает все и работает не покладая рук.
Ему, видимо, лет тридцать, но выглядит он на восемнадцать. Он не женат. Он одет столь изысканно, что кажется игрушечным: его визитка, белый жилет и безупречно отглаженные брюки невольно притягивают взгляд. У Спиро — семитский тип лица и смуглая кожа араба, которого никакие зонтики не спасают от загара. Его черные, как смоль, волосы с безукоризненным пробором неумолимо завиваются, хотя он обильно сбрызгивает их лаком.