Завтра мы покончим с деталями плана, по которому будет проводиться поставка.
Для меня была забронирована комната в довольно невзрачном с виду греческом отеле, где хозяином был друг Горгиса. Прежде чем расстаться, Ставро долго рассказывает мне о своем компаньоне с некоторой долей иронии, поскольку считает его любовь к роскоши неуместной и смешной. Они оба начинали матросами на гребном судне, потом Горгис понемногу организовал их собственное дело и через десять лет он разбогател.
— Мне доставались одни кости, — с горечью говорит Ставро. — О! Он знает толк в делах, но прежде всего думает о себе. Если бы вы знали, как все «счастливы» в его доме! Жене он отказывает во всем, она настоящая мученица, он обращается с ней, как с рабыней, но если нужно, может с безумной расточительностью сорить деньгами. Ну, вы помните, как было сегодня? Порядочности он лишен начисто. Все счета ведет он сам, и ни разу по его вине никто не потерял ни сантима, так что на этот счет вы можете быть спокойны, тем более, что ему очень льстит иметь с вами дело, поскольку он чувствует в вас светского человека. Ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем окружать себя людьми, на которых он хочет походить.
Действительно, все это время, пока я общался с двумя компаньонами, я чувствовал, что заправляет всем Горгис. У него есть та уверенность, которую дают деньги и которая вызывает уважение, несмотря на отсутствие изысканных манер. Где бы мы ни были, повсюду его узнавали. Он разговаривает, как хозяин, и рядом с ним великан Ставро кажется маленьким мальчиком.
Он, бесспорно, относится ко мне как к такому же дельцу. Эти отношения устанавливаются обычно через некоторое время совместной работы, наподобие того, как уравновешиваются чаши весов. И потом я действительно интересный человек, который владеет четырьмястами ок и не позволяет себя облапошить.
Оставшись один в номере, я считаю и пересчитываю полученные банкноты, не в силах поверить своим глазам, поскольку опасался, что мое дело провалится. Теперь будущее предстает передо мной в розовом свете.
XXXI
Бедуины
Ранним утром меня будит Горгис. Мы садимся в автомобиль и отправляемся в южный пригород Каира. Там и сям разбросаны огороды, люцерновые поля, деревушки с землянками, окруженными кучами навоза и отбросов. Мы приезжаем на станцию Элуанской линии, где пересаживаемся на электричку, возможно, для того, чтобы запутать следы.
Через сорок пять минут мы сходим на маленькой станции в открытом поле. На пустынной платформе громоздятся кучи овощей и клетки с домашней птицей.
Мы идем пешком по извилистым тропинкам через сады и зеленые поля, переходим по деревянному мостику оросительный канал, и за ним внезапно начинается пустыня. Затем мы движемся вдоль пересохшего русла по направлению к виднеющимся вдали холмам. Я гадаю о цели нашего пути. Ставро, снявший куртку, обтирает лоб с жалобными вздохами. Меня мучат ботинки, которые приходится надевать при появлении признаков цивилизации. Только Горгис, возглавляющий шествие, чувствует себя прекрасно и легко шагает с тросточкой в руке, подбадривая грузного Ставро прибаутками.
Какое странное зрелище мы, должно быть, представляем в скалистой пустыне под палящим солнцем. Но кто может нас здесь увидеть? Какая еще живая душа забредет в этот забытый богом край? И тем не менее плодородная долина Нила совсем рядом; в двух шагах от нас раскинулись красные ковры распаханных полей с землей, принесенной Нилом с абиссинских плоскогорий. Оросительный канал, что мы незадолго перед тем видели, проводит границу между жизнью и смертью, между цветущими равнинами и бесплодными землями пустыни, к которой мы направляемся.
Мы идем молча, осторожно выбирая дорогу. Ставро тяжело дышит мне в спину, ворча и проклиная острые камни, попадающие под ноги.
Мы подходим к подножию скалы, возвышающейся посреди обширных плоскогорий. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться необъятной долиной Нила, простирающейся до самого горизонта в легкой дымке тумана, который поднимается от илистых вод великой реки. Величественный Нил раскинулся по равнине широкой, как лиман, длинной дугой.