— Я написал на разрешении «400» цифрами. Я мог бы написать это и буквами, но подумал, что при случае всегда можно подставить еще один нуль…
Я теряю дар речи, ошеломленный тем, с какой легкостью старый индиец обращается с юридическим документом.
Я догадываюсь, какую опасность может представлять для нас эта подделка. Старый плут наверняка оставил у себя копию документа и сможет меня шантажировать, если я попадусь на его уловку.
На улице Тернель объясняет мне преимущество арабских цифр.
— Согласен, — отвечаю я, — это очень простой способ, но ради чего им пользоваться? Мне все равно нечем платить за четыре тысячи seer, за которые Пинто получит двадцать тысяч рупий. И к тому же я не хочу прибегать к столь ненадежному средству. Если я смогу когда-нибудь купить четыре тысячи seer, то сделаю это гораздо проще и не стану ничего платить Пинто. Вы знаете в Кашмире торговцев, связанных с центральным Китаем. Можно покупать товар прямо там, а не везти его через всю Индию. Тогда вопрос о пошлине отпадет сам собой. Ведь вы не откажетесь от денег, на которые претендует Пинто? Я обязуюсь впредь выплачивать вам комиссионные в размере пяти рупий за seer. Прозондируйте почву относительно покупки товара в местах его производства. Остальное я возьму на себя, и нам не нужно будет прибегать к махинациям, которые столь любезно предлагает нам секретарь начальника бомбейской таможни. Ваш годовой доход составит тридцать тысяч рупий (двести пятьдесят тысяч франков).
Я рассчитываю, что жадность Тернеля станет залогом его верности. К сожалению, позднее я убедился, что нельзя рассчитывать на продажного человека, ибо он изменит вам при первой же возможности, как только кто-нибудь предложит ему более выгодное дело.
За два дня мы пересекли северную Индию и добрались до вокзала в Хошиярпуре. Это небольшая станция с единственной железнодорожной колеей, где прибытие поезда всякий раз становится событием. Начальник станции занимается садоводством и вспоминает о работе только тогда, когда ему приносят жалованье.
В поезде очень мало пассажиров; видимо, европейцы заглядывают сюда крайне редко, и мое присутствие вызывает всеобщее любопытство.
Я уже могу кое-как объясниться по-английски. Но мое поведение резко отличает меня от английских чиновников. Местные жители никогда не видели французов, но относятся к ним с симпатией, зная, что мы воевали с англичанами.
В героическую эпоху Дюплекса англичане настраивали против нас местное население и заставляли новобранцев дезертировать, внушив им, что мы шьем солдатские сапоги из кожи священных животных. Позже мы отплатили им тем же, распространив слух, что английские патроны делаются из телячьей кожи. Эта небылица разнеслась по всем казармам, и солдаты-индийцы, завербованные англичанами, перестали прикасаться к патронам.
Повозка везет меня в Даак-Бунгало (приют путешественников), ибо в этом затерянном крае нет гостиниц. Заведения подобного сорта были основаны английскими властями во всех городах, поселках и даже среди джунглей, чтобы создать условия для туристов.
К каждому бунгало приставлены повар и слуга, получающие жалованье от правительства. Дома хорошо обставлены, в них есть и ванны, и столовые, и курительные комнаты, а в парке оборудован корт для тенниса. Здесь чувствуешь себя хозяином, все услуги бесплатны, деньги уходят только на продукты, которые повар покупает на рынке. Разумеется, нельзя задерживаться здесь надолго, через сутки нужно уступить место другому гостю, но в местах, где почти нет приезжих, можно оставаться сколько угодно.
Устроившись в бунгало, я отправляюсь к компаньону Хадилаля Рамлаля с рекомендательным письмом. Я застаю индийца в лавке, и, прочитав письмо, он везет меня на склад, где хранится шаррас.
Я впервые еду на воловьей упряжке, но эти быки движутся гораздо быстрее, чем парижские лошади в пору моего детства.
Склад размещается в большом административном здании, смахивающем на тюрьму, — государственная собственность во всех странах мира отмечена печатью авторитарной власти. Угрюмая железная дверь, неприветливый привратник, высокая стена, ощетинившаяся бутылочными осколками, круговая дорожка и большой двор, посреди которого стоит двухэтажное здание со множеством низких дверей, запертых на висячий замок. Тяжелая дверь с грохотом закрывается за мной, и я спрашиваю себя, выпустят ли меня обратно.
Мой знакомый торговец разговаривает с привратником, как со старым знакомым. Он достает из-за пояса огромный ключ, что принес с собой, и в сопровождении охранника, тоже державшего ключ не меньшего размера, мы подходим к одной из дверей, отличающейся от других лишь номером, выведенным черной краской. В двери две замочные скважины, и, чтобы ее открыть, требуется два ключа — ключ представителя администрации и ключ съемщика.