Однако ночь проходит спокойно, и наутро мы начинаем погрузку товара моего фрахтователя. Я с ужасом вижу, как оседает судно под тяжестью груза. Когда вода доходит до уровня палубы, я отказываюсь от части товара. Трюм забит мешками сахара, а на палубе стоят в три ряда канистры с бензином.
Нанабой берет на себя сложную процедуру оформления всех портовых документов, которую не выполнить без знакомства с писцами и другими клерками портовых контор. Капитан, вздумавший самостоятельно справиться с этой задачей, будет заниматься ею до самой пенсии, а у таких знатоков, как Нанабой, на все уходит лишь несколько часов.
Еще издали я узнаю Нанабой по его нелепой шляпе и зеленому зонтику. Он приближается к судну в катере вместе с таможенниками. Мне становится не по себе…
Нет, никто не покушается на мои ящики, у меня требуют лишь свидетельство о регистровой вместимости судна. Но у меня его никогда не было. Таможенники заявляют, что без этого документа не выпустят судно из порта. Однако, по их словам, дело поправимое: нужно лишь отвести парусник в портовый бассейн и поставить в сухой док. Затем придется снять его медную обшивку и т. д., после чего судовой мастер исследует качество дерева, чтобы определить возраст и класс судна. Другие служащие рассчитают его регистровую вместимость. Через две недели мне вручат свидетельство, а вся эта процедура займет в общей сложности три-четыре месяца и потребует расходов в восемь-десять тысяч франков!
У меня на лбу выступает холодный пот, и голова идет кругом. Придется тайно удирать сегодня ночью, и к черту все формальности! Нанабой спокойно улыбается, словно читая мои мысли. Глядя на него, я понимаю, что все не так страшно.
— Устройте это, — шепчу я ему, — я заплачу, сколько потребуется, лишь бы отчалить сегодня вечером.
Офицер, потребовавший у меня свидетельство, не говорит по-французски, но без труда понимает мое отношение к происходящему. Перебросившись с Нанабоем несколькими фразами, таможенник любезно соглашается вернуться на берег и узнать у своего начальника, нельзя ли сделать для меня исключение. Он советует мне тем временем нарисовать на корпусе судна, на уровне теперешней ватерлинии прерывистый круг — знак регистровой вместимости.
На смену таможенникам появляется полицейский с санитарным врачом для проверки документов и подсчета членов экипажа. Но у меня нет документов — их увез Нанабой на подпись.
Кроме того, трое матросов, отправившихся за продуктами, табаком и сувенирами, еще не вернулись с берега.
К счастью, санитарный врач-англичанин — горький пьяница, которого уже с утра мучит жажда. Только ступив на палубу, он первым делом осведомляется, не найдется ли у меня немного соды. Я приглашаю его и полицейского-индийца в свою каюту и велю принести виски, крепкий портер, коньяк и вино — словом, все спиртное, какое имеется на борту. Врач выпивает залпом четыре бутылки портера и набрасывается на виски, полицейский не отстает от него, одновременно небрежно рассовывая по карманам предложенные ему сигареты. Когда достойные мужи окончательно забывают об истинной цели своего визита, я подсовываю доктору свой карантинный патент, и он машинально подписывает его, даже не поинтересовавшись здоровьем экипажа. Затем оба представителя власти нетвердой походкой, но с достоинством возвращаются в свой катер. Через час появляется Нанабой со свидетельством о регистровой вместимости судна, которое обошлось мне всего-навсего в двадцать рупий.
XII
Сифа
Мы включаем двигатель, чтобы покинуть порт; «Альтаир» возвращается в свою родную стихию, оставляя позади фосфоресцирующий след. Я провожаю глазами удаляющиеся огни ужасного Бомбея — современного промышленного города, разбившего мои иллюзии относительно таинственной страны факиров.
В надводной части корпуса, оказавшейся под водой из-за тяжелого груза, появилась течь. Через нее угрожающе прибывает вода, и насос работает без передышки. Приходится задраить шпигаты, ибо вода то и дело заливает палубу. Судно утратило плавучесть до такой степени, что, если волнение усилится, придется выбросить весь груз с палубы за борт. К счастью, северо-восточный бриз еще не набрал силы, море спокойно и дует попутный ветер. Однако целых восемь дней мы выбиваемся из сил, выкачивая воду из трюма.
Слышно, как вода бьет ключом, но из-за груза к пробоине невозможно пробраться. Достаточно было бы куска веревки или клочка тряпки, чтобы с помощью ножа законопатить эту дыру, но мы вынуждены испытывать танталовы муки: вот лекарство, до раны рукой подать, да не дотянуться. Придется дожидаться Мукаллы, где, возможно, мне удастся продать канистры с бензином и таким образом разгрузить судно.