— Ты? Я рад! Мы думали: не выживешь.
— Я просто был без сознания. Из-за нарушения какого-то. Врач мне не объяснил, отчего. Но для жизни, как видишь, не опасно.
Подошел давешний священник.
— Доброму христианину не пристало болтать с язычниками, — сказал он Ратмиру. — Разве может быть у вас что-то общее?
— Святой отец, — ответил вопросом Ратмир, — вы католик?
— Да, я из братства Святого Доминика.
— Так вот, падре, я никоим образом не отношусь к вашей консистории, ибо мои предки были православными, а сам я и вообще атеист. Но даже я знаю: для истинной веры все равны, и основа истинной веры — относиться к людям так, как, хотел бы, чтобы люди относились к тебе самому. А здесь тем более не может быть христиан, язычников, мусульман, белых, черных, красных, здесь все — пленники. И делить на две половины то, чего и так мало… У вас — возражение?
— Сын мой… — с деланным смирением начал священник. — В том положении, в котором мы все находимся, не зная, сколь долог оставшийся нам земной скорбный путь, мы должны вверить наши души Господу…
— К вопросу о душе. Ваша, по-видимому, еще довольно крепко держится в теле. А вот у них, как я заметил недавно… — (Ратмир указал взглядом на людей, умиравших под навесом). — С чего бы так?
Опустив очи долу, падре отвернулся и отошел. Последнее замечание Ратмира угодило в точку. По сравнению с отощавшими пленниками, среди которых были женщины и дети, доминиканец казался на удивление упитанным.
Ратмир отыскал глазами Виолета, беседовавшего с тремя белыми. Позвал его. Моряк подошел. Ратмир представил Камока и Виолета друг другу. Они обменялись приветственными жестами (впрочем, скорее вежливыми, чем дружескими). Виолет тихо сказал:
— Как ты его! — И сделал жест в сторону удалявшейся сутаны. — Не знаю, Ратмир, кто из вас чаще держал в руках Писание, но ты, явно, нашел там больше знакомых букв.
Падре не остановился. Но Ратмир, как показалось, услыхал с той стороны змеиное шипение.
Еще до зари пленников разбудила сирена. Унылый строй потянулся через ворота наружу. Ратмир пошел с краю и сумел рассмотреть многое вокруг. У ворот несла караул четверка белых людей, вооруженных кинжалами, револьверами, кнутами и одетых в камуфлированные пестрые комбинезоны без погон и такие же пестрые кепи. Здесь каждый получил по куску все того же жмыха, и затем пленников растолкали по вагонам, похожим на теплушки с тормозными площадками. На каждой тормозной площадке стояли двое надзирателей. Проход к поезду был оцеплен сардукарами: у каждого — винтовка с примкнутым штыком. Охрана закрыла двери, заперла их снаружи. Поезд тронулся.
Ехали около получаса с большой скоростью. Остановились. Начался развод на работы. Одни должны были с помощью молотов и железных клиньев откалывать глыбы камня, другие — таскать эти глыбы на носилках, или прямо на руках к железнодорожной линии. Не избавлены были ни женщины, ни дети. Они подносили известь в мешках. Затем это грузилось на платформы и отправлялось… куда? Надо полагать, на строительство новых сардукарских фортов.
Ратмир, ворочая камень за камнем, раздумывал о способах побега. Способы казались все более фантастичными, а сам побег — все менее осуществимым… Примерно часа через два после начала работы он вдруг услышал вопль. Обернулся. И в паре шагов позади себя увидел лежащего человека. Голова его была разбита: грязные русые волосы быстро пропитывались кровью. Липкий от крови камень валялся рядом. Обеими руками человек сжимал отточенный кинжал. Не самодельный нож из какого-нибудь куска железа. Именно кинжал. Переведя взгляд, Ратмир заметил поодаль огромного индейца. В поле зрения было не меньше тысячи других индейцев, но Ратмир обратил внимание именно на него. Быть может, — потому, что индеец был очень высок ростом? Или — потому, что он кивнул ему головой? Или — потому, наконец, что был то вождь могавков Атог? Охрана уже суетилась, с криками сбегались вооруженные точно такими же кинжалами белые, молча — сардукары с винтовками. Но все они были еще далеко. И Ратмир расслышал:
— Приветствую тебя, друг принца Куаутемока! Этот койот, — ирокез кивнул на раненого, — с утра примеривался тебя зарезать. Слыхал я, ты храбро сражался за принца, и не могу позволить, чтобы воин погиб от грязного ножа убийцы. — Наклонившись к раненому, Атог хотел взять кинжал.
Ратмир удержал его:
— Стой, Атог! Если это найдут у него, — то ведь ты уже назвал его убийцей. А если у тебя, — нам не поздоровится.
Проворчав что-то, могавк кивнул головой и взвалил себе на плечи тяжелую глыбу. Сардукары вдруг остановились. Не подошли близко. Два белых охранника взяли раненого, чтобы унести. А Ратмир вдруг догадался… Нет, это была еще почти не догадка. Лишь вопрос. Что происходит? Что произошло? Странное поведение католического падре… Слова о том, что замышлялось убийство… Белый человек хотел напасть на Ратмира… Белые собирают пожертвования на один поднос, индейцы — на другой… Здесь явно насаждается расовая рознь! Ее пытаются пропихнуть даже в такое благородное дело, как помощь голодным больным людям. А если кто с нею не согласен… Трудно ли уничтожить человека здесь, где у него гораздо меньше шансов остаться в живых, чем погибнуть?