Вдруг ковбой резко остановил коня и потянул носом.
— Что случилось?
— Чувствуете легкий запах гари?
— Нет, ничего не чувствуем, — в один голос ответили оба француза.
— Когда год за годом проводишь в прериях дни и ночи и опасность следует за тобой по пятам, превращаешься в настоящего белого дикаря: все чувства обостряются.
— Не поделитесь ли с нами, что вам поведало ваше тончайшее обоняние?
— Охотно, мистер Фрике. Скорее всего недалеко отсюда горит бизонья трава.
— И что же это значит?
— Это значит, что мы рискуем сначала задохнуться в дыму, а потом поджариться заживо…
— Или же…
— Или же попадем в руки краснокожих, что еще хуже.
— Ну да… я читал… так называемый столб пыток. Вероятно, это не очень забавно…
— Не смейтесь, молодой человек! — сердито прервал ковбой. — Я видел, как моих друзей привязали над костром… Индейские женщины отрезали у них фаланги пальцев одну за другой и отдирали лоскуты кожи… А воины тем временем горланили песни.
— Если певцы фальшивили, наказание, должно быть, становилось невыносимым.
Вместо ответа полковник косо взглянул на Фрике. Молодой парижанин невозмутимо продолжил:
— Черт побери! Вы с таким удовольствием расписываете таланты милых индейцев, что я просто восхищен ловкостью этих дикарей. Но у меня сложилось впечатление, что общественные отношения они воспринимают достаточно своеобразно. Думается мне, что обязательное бесплатное образование пошло бы им на пользу.
— Смейтесь, смейтесь. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Вижу, вам не нравится, что я шучу, когда вы рассказываете замогильные истории. Но мы, французы, умеем смеяться и перед лицом смертельной опасности. Мужественный человек не обязательно должен быть мрачным. У каждого свои манеры, правда, господин Андре?
Андре улыбнулся, привстал на стременах, послюнил палец и поднял его вверх, как делают моряки, определяя направление ветра.
— Пожалуй, полковник прав, — заметил он, — трава действительно горит. Мы не видим дыма, так как ветер нам в спину. Думаю, очаг пожара — впереди. Как вы считаете, полковник?
— Вы правы, майор. Впереди — горящие прерии, позади — краснокожие. Мы здорово влипли.
— Что будем делать?
— Надо во что бы то ни стало достичь вон той голубоватой линии на горизонте. Если не ошибаюсь, это деревья на берегу Пелуз-Ривер. До них мили четыре.
Тут раздался какой-то странный звук, похожий на шум наступающего прилива или, точнее, на шум реки, запруженной внезапным обвалом. Тонкие струйки беловатого дыма поднялись над равниной, как раз между беглецами и берегом реки на горизонте.
Минут за десять в той стороне возникло около тридцати очагов огня. Странная и тревожная закономерность: костры располагались на одной линии, примерно на одинаковом расстоянии друг от друга. Разгоревшись как следует, огонь полностью отрежет охотникам путь на север, к Пелуз-Ривер.
— Ну вот, мистер Фрике, что вы на это скажете? — ехидно спросил полковник.
— Что тут скажешь! Индейцы поставили перед нами огненный заслон, и до реки нам не добраться. А они тем временем вернутся назад через прерию и зайдут нам в тыл, чтобы заставить отступить к линии огня. Нам остается или проскочить через пламя, или прорваться по трупам этих негодяев, что скачут за нами.
— Точно. Только краснокожих уже не два десятка, а куда больше. Сообщники этих негодяев все время были рядом. Они заранее сговорились и по первому сигналу начали действовать. Теперь нас преследуют сотни две головорезов, разделившихся на три группы. Вскоре мы узнаем, что нам грозит. Пересечь прерию и выйти к Пелуз-Ривер практически невозможно. Давайте попытаемся сначала проскользнуть вправо.
Охотники пришпорили коней и освободили от ремней винчестеры, чтобы при появлении врага немедленно открыть огонь Они не проскакали и десяти минут, как заметили на гребне холма полсотни всадников. Завидя белых, индейцы издали яростный крик и с изумительной точностью образовали линию атаки, рассредоточившись направо и налево.
— Ну, так и есть! — проворчал американец. — С этой стороны путь к отступлению отрезан.
Он резко натянул поводья, выхватил карабин, прицелился и выстрелил с расстояния в четыреста метров. Великолепная белая лошадь взвилась на дыбы и рухнула, придавив всадника.
— Промазал! — воскликнул ковбой.
— Как?! — удивился Фрике. — Вы недовольны? Выстрел, черт возьми, неплох, такой не каждому удается!
— Да я не лошадь хотел свалить! — ответил янки, и откровенная ненависть прозвучала в его голосе. — Я бы дал десять выстрелов, чтобы продырявить хоть одного из этих краснокожих хорьков.