–Не нравится мне здесь, – протянул Виль, рассматривая высокий забор, – поехали отсюда, я что-то чувствую.
–Запихни свои обостренные чувства, знаешь куда? – разозлился гном. – Глянь, Аська совсем устала, а малец уже спит.
Я действительно еле держалась в седле, что ни говори, а к долгим прогулкам на лошади, которая скачет так, что может начаться морская болезнь, я не привыкла. Я бросила в сторону Виля умоляющий взгляд.
– Ну, как знаете, – буркнул тот, – но я предупредил.
– Эй, хозяева, – крикнул Пан, яростно колотя по воротам, – открывайте.
– Кто там? – послышался мужской бас.
– Странники, ночлег ищем. Мы с ребенком и женщиной, им надо отдохнуть.
Послышались шаги, ворота открылись, и мы увидели мужика в черном длинном тулупе, держащего фонарь.
– Ну, заходь, коль не шутишь, – пробасил он. – Данилой меня звать.
Мы въехали в огромный пустой двор, с какими-то постройками по углам.
– Где лошадей оставить? – спросил гном.
Мужик кивнул в сторону построек:
– Пойдем, а вы, – он посмотрел на нас с Ануком, – ступайте в избу. Жена моя, Клава, вас накормит.
Пан с Иваном повели лошадей в стойло, а мы с Вилем и малышом направились в дом. Войдя, в нерешительности остановились на пороге, в доме пахло щами и жарко натопленной печью. Горница, застеленная домотканными половиками, освещалась неяркой керосиновой лампой. На нас уставились восемь пар глаз. Семейство совсем не ждало гостей. У печки молодая женщина с длинной косой пшеничного цвета и белым лицом, кажущимся восковым. Дети, семеро, погодки с такими же пшеничными волосами. У меня побежали мурашки по телу, а Анук прижался к моим ногам. Глаза у всех восьмерых были совершенно безжизненные, бледно голубые с черными точками зрачков. Почему-то вспомнилась поговорка: «нежданный гость хуже чумы». Малыши сидели на длинных лавках за столом и ужинали.
– Эх, говорю же что не чисто здесь, – прошептал мне на ухо Виль. – Чует мое сердце: беда будет!
В этот момент в избу ввалились Иван, Пантелей и хозяин.
– Ну что гости, встали на пороге, проходите. Клавдия, что ж как не живая, принимай гостей, – пробасил он.
Мне очень не хотелось думать, что Клавдия действительно выглядит несколько мертвой. Данила разделся и снял шапку, я смогла рассмотреть его в неярком свете. Меня заколотило: у него были точно такие же волосы пшеничного цвета и такие же безжизненно-невидящие глаза, как и у всего семейства.
Нас усадили за стол, налили полные миски щей, и хотя еда была вкусная, а хозяин гостеприимен и весел, меня не оставляла мысль, что мы попали не в избу, а в заброшенный склеп, где все мертвые встали, начали ходить, есть, разговаривать и ненавидеть всей душой живых. Я осторожно осмотрелась, мой взгляд уперся в красный угол, где обычно в крестьянских избах располагался иконостас, полочка оказалась пуста. Меня охватило предчувствие надвигающейся, как лавина, беды, я старалась бороться с ним, но беспокойство не проходило.
– Девушка с ребенком ляжет в избе, Клавдия постелет, – распорядился хозяин, когда закончился ужин, – а вы, – он кивнул моим друзьям, – на сеновале, там тепло, только самосад не смолите.
– Мы лучше в хлеве с лошадьми, – задумчиво протянул Виль, – и Ася с нами. Не хочется вас стеснять, вот какое семейство, самим, поди, места мало.
– Вы как хотите, – настаивал хозяин, – а мальчик и его мать должны спать в тепле и удобстве.
Казалось переспорить его невозможно, и Виль под напором гостеприимства все же согласился. Нам с Ануком постелили в маленькой комнатке с одним окошком. Мальчик, уставший от дороги, моментально уснул, а я лежала без сна, уставившись в побеленный потолок. Этот дом и эта семья мне, положительно, не нравились, и это очень волновало. Уж больно странными выглядели хозяева, уж больно ненавистно смотрели на хорошенького Анука дети. В конце концов, я не выдержала и, решив посоветоваться с приятелями, встала. Натянула одежду, нацарапала на косяке коморки пентаграмму, защищающую вход от всей известной мне нежити, и через большую комнату, где спали дети, тихо прошла в сени. Деревня безмолвствовала, только где-то далеко в лесу завыл волк на показавшуюся из-за облаков луну. Я хлопнула в ладоши, зажгла светильник и, увидев в одном из сараев огонек, пошла на свет.
В конюшне было тепло, почти как в избе, снаружи она высилась темным великаном, внутри оказалась гораздо меньше. Освещая себе дорогу, я осторожно, чтобы не споткнуться, продвигалась рядом с пустыми стойлами. Где-то в другой половине конюшни слышались голоса:
–Ох, не нравится мне все это, – шептал Виль, – ребят, ну, сами посудите: лошади только наши, а хозяйских нет. Куда они сгинули? Если только их съели.
–А может, их продали, – предположил Ваня.
–Может быть, и продали, – вступила я в разговор, – только хозяева выглядят умершими дней пять к ряду. Меня это наводит на весьма неприятные мысли.
Я уселась на оглоблю и осмотрела сидящих кругом приятелей.
–И ты оставила Наследника с ними в одном доме? – воскликнул Ваня.
Я почувствовала, что опростоволосилась, и неуверенно кивнула:
–Вообще, я нарисовала на косяке охранную пентаграмму, – я осеклась, поймав на себе ироничный взгляд Виля, он усмехнулся:
–Если твои пентаграммы действуют так же, как светильники, то за здоровье маленького Властителя можно не беспокоиться.
–Эх, – протянул гном, пресекая начинающийся спор, – сейчас бы браги.
Пантелей мечтательно закатил глаза, вытянул губы трубочкой и громко сглотнул. Я фыркнула.
–Слушай, Ванятка, – вдруг просиял гном, – ты же маг, ты можешь воду в брагу превратить?
Адепт печально покачал головой и снова тяжело вздохнул.
–А в вино?
Ваня отрицательно цокнул, извиняясь.
–Ну, в пиво хотя бы? – уже горестно вздохнул Пан.
–Не могу! Не умею! Был у нас один маг, умел любую жидкость в брагу оборачивать. Фирменный рецепт никому не открыл, так и сгинул, – ответил Ваня и после паузы добавил:
– Прохор Вехров звали.
Он замолчал, а потом оба, не сговариваясь, повернулись ко мне. В их глазах читалась такая надежда и всепоглощающая любовь, что я, потупив взгляд и ковыряя оглоблю пальчиком, смущенно улыбнулась:
–Ну, умею кой чего!
Это я, конечно, поскромничала. Брага у меня получалась великолепная, крепкая с разными вкусами.
Очевидно, папаша ужасно боялся уйти из жизни и не оставить сей благостный дар потомству, поэтому все слова и жесты подробно описал на куске пожелтевшей газеты «Вестник Стольного града». Я случайно нашла записи, попробовала, и получилось. Марфа была в восторге. Она сняла первую пробу, причмокивая губами от удовольствия, и, пьянея на глазах, пела мне дифирамбы.
Все-таки в ней умер великий комбинатор. Тетка открыла новый бизнес, доходный и практически без вложений: вода, тара, и, конечно, мое колдовство, и честно предложила мне 25%. Я наколдовала из колодезной воды браги, но получился прокол: ровно через 24 часа крепкий алкоголь становился обратно водой. То ли папочка не знал о таком побочном эффекте, потому что никогда ее так долго не держал и употреблял во внутрь, то ли он просто сделал ошибку, когда хотел донести рецепт до поколений, но факт остается фактом. Весь товар вернули, и это подорвало теткину репутацию винодела на корню. Пришлось мне дорабатывать технологию, в результате брага так и превращалась в воду, зато после колдовства пахла земляникой или вишней. Тетка мысль о винной лавке оставила, но больше никогда не покупала спиртное, я колдовала его на все праздники.
Оживившись, мои попутчики растопили снега и предложили мне колдовать. Я сделала несколько взмахов руками, произнесла про себя заветные слова, и в котелке уже плескалась чистая 76 – градусная брага. Гном понюхал ее:
– Ох, листиками смородиновыми пахнет!
Веселье началось. За отсутствием посуды пили по очереди прямо из котелка, закусывали черствым хлебом, завалявшимся в котомке Пантелея. Я вежливо отказалась от продукта собственного производства.