Ваня предложил изобразить двух влюбленных голубков, мечтающих соединить свои сердца, при этом я должна была одеться парнем, а Ванятка девкой.
Процесс переодевания занял столько времени, что за благословением мы отправились поздним вечером, когда другие молодые люди уже уединялись по кустам. Мы представляли из себя странную, но, в общем, милую пару: низенький мужичишка в потрепанном картузе, в огромных, не по размеру, сапогах и в волочащемся по земле плаще; и высокая худая девушка, с замазанным кукурузной пудрой синяком, в узком платье, врезающимся в подмышки, и худыми волосатыми ногами, торчащими из-под оборчатого подола.
–Думаешь, не признают? – меня всю дорогу мучили сомнения. Уж слишком глупо оба выглядели в своих нарядах.
–Какая разница, нам, все равно терять нечего, – буркнул Ваня, но через парадную дверь идти побоялся. Мы благополучно проникли в дом через дыру в заборе и черный вход.
На нас пахнуло удушающим жасмином, становившимся, с каждой минутой практически невыносимым. Прислуга с самым затравленным видом на цыпочках, словно тени, скользила по коридорам и из комнаты в комнату, переговаривалась шепотками, а наше появления восприняло, как нашествие варваров на Солнечную Данийю.
–Вы зачем здесь? – накинулась на нас полная служанка в крахмальном белом передничке.
–Мы того, про свадьбу спросить, – промычал Ваня.
Женщина окинула нас недоверчивым взглядом, очевидно, пытаясь разгадать, из какого сумасшедшая дома свалилась на их головы странная парочка. После долгих раздумий и шумных вздохов, она все-таки кивнула головой и проводила нас по длинному коридору в уже ярко освещенный бальный зал, где нам когда-то зачитывали приказ Совета.
Зыбкую тишину зала разбивало в пух и прах хриплое кошачье завывание Прасковьи. Песня эхом разносилась по помещению, витала над балками, у разноцветных витражей, закладывала уши и коробила от особо фальшивых нот. Кроме того, девушка бренчала на лютне, едва не разрывая струны инструмента. Властитель с покорностью домашнего пуделя пытался выслушать нестройное соло возлюбленной, стараясь морщиться, как можно реже, и, подавляя в себе закономерное желание эстета, закрыть уши.
Наше появление оказалось для него спасением. Завидев две фигуры, маячившие в дверях, он буквально подскочил с кресла и жестом предложил нам приблизиться.
–Надо же, – тихо хмыкнула я, – нас встречают стоя и с музыкой!
Властитель, вспомнив в своем высоком положении, величественно опустился обратно на трон, а потом грубо вырвал из рук благоверной лютню, вцепившись в инструмент железной хваткой, и, очевидно, рассчитывая после нашего ухода убрать его с глаз подальше.
Он обратил к нам не затуманенный мыслями взор, и лицо его с опухшим носом и синевой на переносице перекосило. Такой забавной парочки он не видел даже на картинках детских книжек.
–Что вам дети мои? – недоумение сменилось подозрением, очевидно, наши лица казались ему до странности знакомыми.
–Благословить! – ломая голос, пропыхтел Ваня. – Меня и моего избранника! – он так сильно хлопнул меня по спине, что я дернулась и выпучила от боли глаза. – Сам он испросить не может, он глухонемой!
Прасковья с интересом разглядывала нас, пытаясь, как и Властитель, понять, откуда ей знакомы наши физиономии. Мне стало так весело, что я широко ухмыльнулась, Ваня сие заметил и поспешно добавил:
–А еще он придурковат! – для пущей убедительности он даже повертел пальцем у виска.
–А зачем он тебе нужен? – прохрипела Парашка.
–Ты посмотри на нее! – не выдержала я. – Да кто ее возьмет замуж кроме дурака!
–Ты же глухонемой! – охнула Прасковья.
–Я прозрела, пардон, прозрел!
–Но ты же глухонемой! – воскликнули три голоса.
–Благословишь или нет! – рявкнула я. Властитель неопределенно качнул головой. – Хорошо, пойдем отсюда, родная, – я схватила упирающегося Ивана за руку и потащила к выходу.
Оказавшись в коридоре, мы перевели дыхание.
–Ты думаешь, он нас не узнал? – спросила я у Петушкова, когда мы во все лопатки, громыхая каблуками, мчались к спальне Арвиля.
–Узнал, просто изумился нашей наглости, – хмыкнул приятель.
Когда мы стояли у дверей властительской опочивальни, я скомандовала:
–Ваня, ты стой на стреме! Кто-нибудь пойдет, сразу кашляй, а я там спрячусь куда-нибудь.
Я вошла в комнату, на столе стоял абсолютно пустой графин. Я схватила его и выскочила в коридор.
–Ваня, воды нет!
Петушков глухо застонал, схватил емкость и бодрой рысцой направился вперед по коридору. Отсутствовал он буквально минуту, но я вся изнервничалась, решив, что его схватили. Иван материализовался живой и здоровый, с полным графином.
Я схватила графин и кинулась в комнату. Потом долго не могла найти склянку с зельем, стуча себя по карманам. В конце концов, я ее обнаружила и, когда уже трясущимися руками открывала, Ваня деликатно кашлянул, потом еще, потом еще. Я с бешеной скоростью вылила в графин все зелье и, не долго думая, спряталась в шкаф, обронив на шерстяной эльфийский ковер бутылек. В тот самый момент, когда я пальцем закрывала дверцу, в комнату вошли Фатиа и Неаполи, Арвиль едва не наступил на склянку, я прикусила губу, чтобы не заорать.
–Что за важное дело? – сурово поинтересовался Арвиль, буравя Леона недобрым взглядом.
–Девчонка в городе, – рявкнул тот, – соседи видели, как она прилетела на этом прохвосте Али Абаме.
–Неаполи, – вздохнул Фатиа, – девчонка не только в городе, но и моем Доме! – Я едва не обмерла, сидя в шкафу, и прикусила сжатый кулак, чтобы не застонать. – Они с этим бывшим адептом, как его?
–Петушковым, – подсказал Леон.
–Ну, да, Петушковым, только что устроили целый спектакль в тронном зале, – внезапно Властитель стал растерянным, неловко сел на кровать, потом встал, снова сел. – Знаешь, брат, иди пока. Я разберусь.
Леон помялся, но вышел.
Арвиль уставился на ковер, взгляд его скользнул по пустому бутыльку синего цвета, он подобрал его, долго крутил в руках, а потом натужно произнес:
–Ася, вылезай, ты там не задохнулась еще?
У меня от страха свело желудок, и вспотели ладони. Я сидела как партизан, понимая, что если вылезу, то только долгая и мучительная смерть сможет смыть тот позор, коим я только что покрыла весь род человеческий. Наверное, именно так Фатиа и полагал, когда складывал тот костер, предназначенный для меня.
–Ася, я знаю, что ты в шкафу.
Думай, Вехрова, думай!
–А что мне будет? – осторожно поинтересовалась я.
–Выходи, узнаешь, – оттого, что голос был спокоен, мне стало еще хуже.
Я вылезла из шкафа, чувствуя, как становятся пунцовыми щеки.
–И? – он выжидательно посмотрел на меня.
Все, самое время падать в обморок. Я быстренько закатила глаза и начала накреняться назад, аки сломленная штормом мачта. В общем, как у благородной дамы все равно не вышло, при падении я со всего размаху ударилась головой об угол, непроизвольно ругнулась и увидела столько разноцветных звездочек, что хватит заполонить все небо. Все, это был последний путь к отступлению. Я открыла глаза и поняла, что у меня дико болит голова, мне ужасно стыдно и, кроме того, сейчас придется идти на костер. Подумала-подумала и заревела во весь голос, со всей страстью, на какую была способна. Властитель изумился, он стоял надо мной, скрючившейся на полу, и яростно чесал затылок, пытаясь таким образом выудить из головы какое-нибудь решение данной проблемы. В это время в комнату «совершенно случайно» ввалился Иван, который все это время после ухода Неаполи вдохновенно подслушивал под дверью.
–Ой, простите, – фальшиво улыбнулся он, – я заблудился, знаете ли.
Арвиль недоуменно посмотрел на него, уже сам не понимая, что собственно происходит в его спокойном доме.
–Ой, Асенька, милая, что с тобой? – кривляясь и явно переигрывая, продолжал свое представление адепт. – Ой, ты плачешь, ну, ничего, пойдем, я отведу тебя домой и положу спать.
Ванятка, сильно напрягаясь, поднял меня на руки.
–У нее неустойчивая психика, знаете ли. Она и дома всегда так, сделает что-нибудь, заплачет, а на завтра ничего не помнит. Переходный возраст.