Утром встали все какие-то помятые и не выспавшиеся.
— Что-то мне дрянь всякая снилась, — мрачно поделилась своей бедой Маня, потирая покрасневшие от недосыпу глаза и душераздирающе зевая.
— Как глаза закрою, так призрак какой-то является. Слезь, говорит, с моей могилы. Только снова глаза закрываю, он заново. Слезь, говорит с моей могилы. И так всю ночь. Бред какой-то.
— А на кого он похож? — настороженно спросил Сидор.
— Да, по виду, вылитый Ганс. В каске, в сапогах своих фирменных, да с винтовкой в руке. Стоит, гад, в классической такой позе, с засученными рукавами, в немецкой форме, да ещё с горящей сигаретой. Даже запах дыма почувствовала, — пожаловалась Маня.
— И чего ему надо было, — мрачно поинтересовался Сидор.
— Да, просил похоронить его и отпеть, — ответила Маня. — Я его, так растерянно, спрашиваю: 'А где же мы тебе тут попа твоего найдём?'. А он, гад, отвечает, что можно и православного, такие у вас должны быть, чай недавно из обжитых мест, а ему всё равно какого попа, лишь бы отпели, покою дали. Вот и приведите, а то, мол, житья не дам вам на этом месте.
— А, — облегчённо вздохнул Сидор. — А у меня наш был. В обмотках, — почему-то уточнил он.
— А у меня, вообще, француз, какой-то, — заметил мрачный и то же не выспавшийся Димон. — И по русски, гад, лопочет: 'Ты спишь на моей могиле. Ты спишь на моей могиле'.
— Как такое возможно? — обратился он к Сидору.
— Кабы я знал.
— А чего тут знать, — заметила Маня. — Если призрак по ночам пристаёт, то значит, ты действительно спишь на его могиле.
— Тогда придётся место менять, — сожалеючи заметил Сидор, окидывая взглядом благоустроенный за пару дней лагерь. — Призрак привязан к месту своего упокоения, и никуда от него не уйдёт, так что особо бояться нечего. Уйдём и забудем. Где мы ему тут попа найдём.
Позавтракав напоследок на этом месте, быстро собрали вещи и перенесли лагерь подальше и от места боёв и от старых поселений. Для нового лагеря выбрали место ещё более укромное и красивое, на берегу неширокой протоки, соединяющий два маленьких, очаровательных озерка. На этом месте настоял Димон, заявивший, что здесь хорошо должен брать хариус, любящий подобные места.
— Я уже от твоих раков, — заявил он Мане, — сам скоро панцирем покроюсь. У меня эти раки, — схватил он себя за шею, — уже поперёк горла стоят. Рыбки хочу. Деликатесной, — обвиняюще уставился он на скуксившуюся Маню.
— Ладно, — тяжело вздохнула Маня, — будет тебе деликатес. Прям как на море.
— Это как это, — оживился Димон. — У нас что здесь, осьминоги водятся.
— Иди уж, — отмахнулась от него Маня, — на свою рыбалку, — уточнила она. — И чтоб без хариуса мне, не возвращался, — прокричала она в спину побежавшего к ручью Димона. — А я уж тут займусь, — проворчала она себе под нос.
Вспомнив свои былые кулинарные изыски, Маня решила побаловать народ новым блюдом, запомнившимся ей после поездки в Испанию.
Набрав в ручье ракушек, внешне похожих на мидий, предварительно прогнав с этого места, недовольно заворчавшего Димона, она решила устроить ребятам блюдо под названием 'поэлья'. Из морепродуктов, или как она уточнила Сидору, скептически за ней наблюдавшему, точнее, как она заметила, из реко — или озёро- продуктов.
Взяла ещё оставшихся раков, отмахнувшись от возмущённо заворчавшего Димона, к тому времени уже вернувшегося с богатым уловом, отварила рыбки всякой и разной, начистила мидий и заправила всё рисом из их стратегического запаса. Причём, мидий наловчилась чистить одной ложкой. Одним движением руки, раз, и готово, мидия в блюде.
— Маня, — мечтательно закатив глаза и принюхиваясь к разлившимся по округе очаровательным ароматам, проговорил Димон, — Ну почему я на тебе не женился?
— Раньше думать надо было, — ехидно заметила Маня. — А теперь нечего подлизываться.
— Или вот ты, Сидор, — продолжал развивать Димон животрепещущую тему. — Почему ты на Мане не женился? Я бы в гости к вам ходил, столоваться.
— Нет уж, — возмутился Сидор, представив на миг этого прожору за столом. — Да тебя ни один бюджет не выдержит.
— Вы за своими мечтами, сейчас без обеда останетесь, — насмешливо заметила Маня, покачивая половником. — Лучше бы сбегали, воды на чай принесли, я тут травки всякой разной набрала, а то уж брусничный лист надоел совсем.
— Да, Маня, — нечленораздельно пробормотал набитым ртом Димон, — повезёт тому мужику, за кого ты замуж выйдешь.
— Это же надо, — обратился он к Сидору. — На пустом месте, такое блюдо смайстрячить. А, чёрт, — заорал он, заскрипев зубами. — Маня! Я из-за тебя зуб сломал, — выплюнул он что-то белое на ладонь.
— Что-то у тебя больно зубы белые, — недоверчиво заметил Сидор, посмотрев на жёлтые от табака зубы Димона. — Да и круглый он какой-то, — добавил он, рассматривая обломки чего-то белого.
— Бли-и-ин, — замычал он, захрустев чем-то на зубах. — Маня, ты нас совсем без зубов решила оставить? Учти, здесь стоматологов нет. Сломаем, что делать будем? — промычал он, выплёвывая на траву что-то белое.
— Ого! — воскликнул Димон. — И у тебя то же самое.
— Маня, ты что, бусы в кашу уронила, или камней, в поэлью твою грёбанную, насыпала? — завопили оба в один голос.
Вот тут Маня разобиделась всерьёз, не ценят, мол, и обижают. Я к ним со всей душой. Со словами и без слов. А они…
— Ты погоди Маня причитать, — оборвал её Сидор, выковыривая из 'поэльи' очередной кругляш. — Ты нам правду скажи, бусы в кашу бросала?
— Какие бусы, — возмутилась Маня. — Где ты у меня бусы видел?
— А это тогда что? — Димон обвиняюще ткнул ей под нос ладонь с горстью круглых камешков, выковырянных им из каши.
— Мамочка моя, — ахнула Маня. — Да это же жемчуг.
— От именно! — возмущённо заметил Сидор. — Жемчуг! Ты свои бусы сыпешь, куда не попадя, а мы потом зубы ломаем. Ты глянь, сколько его здесь, — обвиняюще ткнул он пальцем в большую горсть жемчуга, разбросанного им по траве.
— Сидор, скотина, — чуть не заплакала от расстройства Маня. — Да, нету у меня никаких бус.
— А жемчуг, откуда, — заорал на неё Димон.
— А я почём знаю, — заорала в ответ разозлённая Маня.
— Ха, — закричал от берега ручья Сидор, — идите ка сюда! Что я вам покажу!
Заинтригованная компания столпилась возле Сидора, ковырявшегося в это время в скорлупках, оставшихся после Маниного приготовления 'поэльи'.
— Бог ты мой, — зачарованно прошептала Маня, — да это же жемчужницы. Самые настоящие.
— Во, во, — насмешливо заметил Димон, выковыривая из раковины жемчужину, — а ты их в суп.
— В поэлью, Дима, в поэлью, — уточнил Сидор. Суп, это что, мелочь, а вот поэлья, — мечтательно закатил он глаза. — С жемчугом, — ехидно добавил он. — Помирать буду, а не забуду. Такого дорогого блюда, я в жизни не едал.
— А ведь до революции, — задумчиво проговорил Димон, катая на ладони жемчужину, — в России были целые реки, из которых добывался особый, речной жемчуг. Существовали даже такие промыслы по добыче этого жемчуга. Может быть и здесь так?
— А ну ка, проверим, — стал закатывать он свои брючины.
Следующие полчаса они таскали из воды раковины, а наловчившаяся уже Маня вскрывала их. И в каждой второй, если не в каждой первой, какая-нибудь жемчужинка да была. Где больше, где меньше, но все одинаково круглые, ровные, высшего качества. Маня только ахала, аккуратно складывая их в горстку. Бросили этим заниматься только тогда, когда стало совсем уже ничего под водой не видно. Решили вернуться к жемчужному промыслу завтра с утра. А пока пошли к костру разбирать богатую добычу,
ибо опять, как-то незаметно, вечер наступил. Надо было на ночь устраиваться, да и поесть чего-нибудь не мешало бы, а то за этой жемчужной лихорадкой, совсем без еды целый день провели.
Назавтра, поднявшись ни свет, ни заря, весь божий день потрошили раковины. Напали на место, где они гирляндами висели, прямо друг на друге. На дно не встанешь, ковёр целый. Красотища. Маня только ахала. Она то, как оказалось, всё с краю таскала, по чуть, чуть, и думала, что это всё что тут есть. А их тут! Мо-оре!