Прочитав лекцию, от них, как правило, тут же отставали, видимо, не считая необходимым тратить своё время на всяких недочеловеков, как они считали мужиков, или новенькую амазонку из землян, за которую они принимали Маню. Похоже, что никому из них и в голову не могло прийти, что в глубине их земель появится группа людей, едущая куда-то по своим нуждам, и мало того, что не имеющая к ним никакого отношения, но и, с каждым последующим километром, всё более и более враждебная. Узнавая всё больше и больше реалии существования мужчин на этих землях, Сидор с Димоном, зверели буквально на глазах. То, что тут творилось, не укладывалось не только в промытые эмансипацией мозги наших современников, но и в голову местного уроженца, Корнея, вроде бы должного спокойно воспринимать достаточно известную ему местную реальность.
Маню, по началу весело воспринимавшую подчинённое положение мужчин в этих землях, чем дальше, тем всё больше и больше стали угнетать постоянные придирки встречавшихся им по пути, как молодых девиц, так и пожилых матрон на, как тем казалось, слишком вольное поведение мужиков в её свите.
Маню принимали за свою, молодую и безалаберную, которая со временем перебесится и станет как все. А теперь же, пусть себе шляется, куда хочет, и как хочет, и с кем хочет, о чём ей откровенно и поведала одна их девиц, какого-то очередного дозора, встреченного ими в пути. Она же попросила Маню какого-нибудь одного мужичка для развлечения на ночь, и была весьма удивлена резким отказом последней, в такой невинной, на её взгляд, просьбе.
Поняв, что их отряд полностью соответствует каким-то внутренним представлениям культуры амазонок, они перестали шарахаться от каждого куста и объезжать по огромной дуге, зачастую по бездорожью и глухим оврагам, любой встреченный город или поселение. Это позволило им резко увеличить скорость передвижения и за одну неделю покрыть расстояние, которое они раньше проходили не менее чем недели за две.
Легенда о больном отце, везомым куда-то далеко на лечение, при всей её корявости и неудобстве исполнения, вполне выполняла свою роль, отвлекая внимание амазонок, как от других членов группы, так и от самого каравана. Так что, войдя в оптимальный, для такого большого и разношерстного каравана, ритм перемещения, они и думали, что спокойно дойдут до Лонгары, а дальше, наняв любой подходящий корабль, спустятся до нужного им места. Благо, что до реки оставалась не более одного дня пути.
Но тут существующий статус кво, сложившуюся идиллию и спокойный ритм перемещения сломал неугомонный профессор.
Как оказалось, натура это была совершенно неуёмная и безбандажная. Достаточно и того, что на саму эту планету, его занёсло по какому-то там дурацкому договору. По собственному желанию, как он неустанно им пояснял, рассказывая о том, как и почему он оказался в этом мире. Так вот он и здесь не усидел на одном месте. Поругавшись с Советом, отправился бродить по иным городам и весям, рассчитывая посмотреть новый мир, а заодно и показывая везде всю кипучесть и неуёмность своего характера, что естественным образом и привело его на костёр.
Профессор, в самом начале пути, действительно тяжело больной и жестоко избитый, несколько дней, находившийся вообще без сознания, поначалу не доставлял им совершенно никаких хлопот и трудностей. Первый месяц пути, он даже не вставал с носилок, закреплённых между двумя иноходцами, спокойно покачиваясь в импровизированном ложе. Но дальше, свежий воздух, усиленное питание и приятная компания, всё то, чего он, по его собственным словам, был лишён практически все последние месяцы, сотворили с ним чудо. Он ожил.
Но мало того, что он ожил, он заговорил. И говорил, говорил, говорил. Говорил не переставая. И даже на редких ночлегах, изредка устраиваемых за пределами укреплённых городков, где им приходилось останавливаться, он не прекращал разглагольствовать и о себе, и о своей бедной судьбе, и об этом мире, будь он трижды проклят, и о своих ближайших, совсем не радужный перспективах.
Но как ни надоел им профессор со своим бесконечными рассказами и подробными поучениями по малейшему поводу, все терпеливо и молча сносили профессорские чудачества, понимая, что тому необходимо просто выговориться и прийти в себя после пережитого ужаса и потрясения.
И именно профессор, со своим непосредственным и живым характером, чуть не провалил всю их экспедицию. Он не мог больше лежать. Ну не мог и всё. Что бы ему ни говорили, всё было, как об стенку горох.