— За нашу встречу! Поехали! До дна!
От вишневого ликера у Хольта запершило в горле.
Хольт глядел на Феттера. Безобидный человек, штатский до мозга костей, веселый, общительный, Христиан Феттер искренне радовался, что встретил Хольта. Но Хольт никак не мог отделаться от образа другого Феттера; тот стоял в подвале с бельевой веревкой в руках и кричал: «Сейчас же повесить! Вон в саду, на той груше!» Правда, в конце концов никого не повесили, и Феттер был всего-навсего псом, исполнявшим приказания своего хозяина. А хозяином был другой: Вольцов. И Вольцов мертв. Может ли Хольт в чем-то упрекнуть Феттера, когда он сам ничуть его не лучше? Не стоит ворошить прошлое.
Хольт пил, и связанность постепенно исчезала. Жизнь, может быть, не так уж безотрадна, если относиться к ней, как Феттер: видеть в ней шумную ярмарку, где можно найти все что душе угодно. Если верить Феттеру, наступило время безграничных возможностей, и тот, кто не использует эти возможности, а идет расчищать развалины, просто олух. Во всяком случае, Феттер уже ворочает большими делами: меняет чулки на сигареты, его поле деятельности — межзональный рынок, и барыши такие, что жить можно.
— Хватай, что само плывет в руки! — воскликнул Феттер. — Давай, старый вояка, пропустим еще по одной, все равно скоро опять война между янки и русскими!
Он рассказал о своих: отец погиб в фольксштурме, а мать жила здесь, в Дрездене, у родных, сидела да помалкивала.
— И ты тоже помалкивай, Карлинхен, а то дождешься! Ладно, сейчас пойдем танцевать!
Наконец пришла очередь рассказывать Хольту, но Феттер был плохой слушатель. Он то и дело его перебивал. Опять ходить в школу? Хольт совсем спятил! Тоже, вздумал слушаться старших, сам, дурак, и виноват!
— Так, говоришь, у твоего старика фармацевтический завод? Любопытно; должно быть, там товар — первый сорт. — Феттер в таких вещах разбирался. — Таблетки от триппера и всякое прочее, да я тебе пятьдесят марок выложу за одну трубочку! — Феттер возмутился: — Это почему же не пойдет? Если ты так думаешь, никогда из тебя толку не будет! Чокнемся, старый вояка! — Феттер справился об общих знакомых. — Теперь ходят по рукам списки с новыми адресами!
Он достал из кармана несколько отпечатанных на гектографе листков и бросил на стол. Встал, поманил пальцем Карлинхен, и та послушно пошла танцевать.
Хольт взял список. Пробежал глазами. «Барним, Ута, — прочел он, — проживает: французская зона, Шварцвальд, Санкт-Блазиен, лесная сторожка у озера, возле деревни Оберкрамен».
Руки с листками опустились на стол. Откинувшись на спинку стула, Хольт задумчиво глядел в зал.
7
Готтескнехт не стал выговаривать Хольту за пропущенные дни занятий, и тот снова ходил в школу. Феттер обещал в самом ближайшем будущем его навестить, говорил о больших планах. Хольт возлагал какие-то смутные надежды на его приезд. А что, если встреча с Феттером окажется поворотным пунктом в его бесцельной жизни? И разве горизонт уже не расширился, разве мысли его не вырвались наконец из узкого круга завода и школы, Гундель и Шнайдерайта? Ута Барним жива! Прошло немало дней, прежде чем Хольт по-настоящему освоился с этой мыслью: Ута жива и, может быть, нет, наверняка помнит его!
Если он еще ходил на уроки, то потому только, что для получения продуктовой карточки требовалась справка из школы. Да и куда девать время? День за днем он тупо и безучастно сидел — в классе, учителя махнули на него рукой. «Кто у меня не поспевает, тому здесь делать нечего», — говорил Эберсбах. Готтескнехт снова и снова пытался усовестить Хольта:
— Так дальше не пойдет, Хольт! Ну что вы распускаетесь?
Хольт не оправдывался. Готтескнехт пристально взглянул на него.
— Пора бы очнуться, Хольт! Хватитесь, да поздно будет.
Но Хольт был с ним так же замкнут, как и с другими. Тем не менее на повторное приглашение Аренса навестить его он отозвался.
В первые дни декабря выпал снег и грянули морозы — внушавшая всем страх зима наступила сразу. У Хольта не было пальто, и он поддевал под френч толстый солдатский пуловер и повязывал шарф. Аренсы жили в Менкеберге, во флигеле, пристроенном к мебельной фабрике. У Эгона в комнате внимание Хольта привлекли фотографии загородного домика Аренсов в ближних горах у водохранилища.
— Не правда ли, красиво? — спросил Эгон. — Буду очень рад, если вы летом выберетесь туда со мной. — Он явно набивался Хольту в друзья. — Увидите, как хорошо мы будем там с вами проводить конец недели.
За чаем в обставленной старинной мебелью гостиной Хольт познакомился с родителями Эгона; отсутствовал только старший брат, он куда-то выехал по делам. Фрау Аренс была чудовищно грузна. Эгон незадолго перед тем говорил Хольту, что мать у него тяжелобольной человек, страдает ожирением, у нее так называемый тиреогенный адипозитас. Он так и сыпал медицинскими терминами. И вот Хольт увидел ее за чайным столиком. От полноты она почти не в состоянии была двигаться, к тому же ее мучила одышка; сказав несколько слов, она начинала задыхаться, прижимала руки к необъятной груди и стонала: «О господи… воздуху!» — и всякий раз Эгон поспешно вскакивал и на несколько минут распахивал настежь окно. Мебельный фабрикант Аренс был холеный, с проседью господин лет около шестидесяти; красивую голову и длинные ресницы Эгон явно унаследовал от него. Общительный, живой, он держался непринужденно, радовался по любому поводу и разражался громким смехом. Прихлебывая чай и грызя лепешку из овсяных хлопьев, он пытался выведать у Хольта, как идут дела на заводе. Хольт, выразив сожаление, ответил, что совершенно не в курсе.