Хольт вышел из ванной.
На лестничной площадке он остановился как вкопанный. Внизу, в холле, в сером халате стояла на коленях Бригитта и натирала воском паркет. Когда Хольт увидел, как она, стоя на коленях, работает, у него в памяти ожила другая, очень похожая картина… Было темно, пахло затхлостью и прелью, за первым же поворотом лестницы стояла на коленях девушка, босая, в сером закрытом фартуке, и скребла щеткой деревянные ступени… Это была Гундель. В то время.
Хольт, задумавшись, облокотился о перила, достал сигареты и закурил. Бригитта все еще его не замечала. Ему живо представилась та мрачная лестница, но потом картина изменилась, и он увидел Гундель за столом между отцом и доктором Хагеном… Теперь Хольт снова мог спокойно думать о Гундель, время, прожитое у отца, отодвинулось в далекое прошлое.
Хольт медленно спустился вниз. Бригитта выпрямилась, чтобы его пропустить. Он кивнул ей. Он не знал о ней ничего, но зато с детства хорошо помнил, как тетя Марианна обращается со слугами. Быть может, он слишком долго глядел на Бригитту, потому что она потупилась и снова взяла в руки суконку. У нее было нежное, тонкое лицо, и руки были нежные; глаза, как и коротко остриженные, зачесанные назад волосы, — темные.
Он спросил:
— Вы давно здесь работаете?
— С августа, — ответила она.
Ему нравилось, как она говорит, ее говор напоминал здешний нижненемецкий диалект.
— А раньше? — спросил он.
— В войну я отбывала годичную трудовую повинность, — ответила она, уже не смущаясь, и, стоя на коленях, подняла на него глаза. — Я из Померании… Эвакуация, лагерь и все такое… А теперь вот здесь.
Он рассеянно кивнул. Годичная повинность, подумал он, все, как у Гундель… И мысленно увидел Бригитту рядом с доктором Хагеном за общим ужином; а почему бы и нет? У нее умные глаза. Он еще раз машинально кивнул, он думал о случае, который играет людьми — Гундель, Бригиттой и, быть может, также им.
Фрау Хольт сидела на диване в гостиной. Оба пуделя лежали у ее ног.
— Ну как, лучше себя чувствуешь после ванны? — дружелюбно спросила она. — Вечером приедет Франц. Тогда устроим семейный совет.
Семейный совет? Как в добрых старых романах, подумал он. Фрау Хольт прикрыла застекленную дверь в холл. Несколько секунд она сидела, чопорно выпрямившись, между пуделями, которые прыгнули на диван.
— Ты не обидишься на меня за откровенность?
Ему тотчас пришло в голову, что она в открытую дверь, должно быть, слышала его разговор с Бригиттой. Любопытно, что теперь воспоследует? Он усмехнулся.
— Ну что ты!
— Ты знаешь, я никогда не стесняла твоей свободы, — сказала фрау Хольт, почесывая шею одному из пуделей. — Тебе девятнадцать лет, к тому же ты побывал в плену. Поверь, я вовсе не против того, чтобы ты развлекся с Бригиттой. Единственное, о чем я прошу, это соблюдать приличия. У Марианны на этот счет свои воззрения.
Хольт чуть не прыснул со смеху. Но тут до него вдруг дошел смысл того, что сказала мать. Он поднялся и подошел к окну. Стал спиной к комнате. Значит, мать ничего не имеет против, подумал он, мне дозволяется спать с Бригиттой, лишь бы были соблюдены приличия и не пострадала мораль тети Марианны! Он услышал, как мать сказала:
— Надеюсь, ты на меня не обиделся за дружеский совет?
— Нисколько, — ответил он и повернулся к ней. Вопреки всем благим намерениям, он все же не сдержался и ответил с такой иронией, что это не могло ускользнуть от фрау Хольт: — Я тронут столь полным отсутствием у тебя предрассудков. А то я уже начал побаиваться, что ты за мою беседу с Бригиттой упрекнешь меня в старом моем грешке — «тяге к простонародью».
Фрау Хольт перестала чесать пуделя и сидела прямая, как свеча, на диване, прижав к себе под прямым углом локти и сложив руки.
— Я знаю, поражение разрушило многие социальные перегородки, — спокойно произнесла она. — Твое поколение после всего пережитого начнет с того, что поставит под сомнение унаследованный уклад жизни, так было и после первой мировой войны. Поэтому меня нисколько не смущает, если ты любезничаешь с девушкой, стоящей много ниже тебя на социальной лестнице, но такие вещи принято скрывать; во всяком случае, их не следует афишировать; ничего другого я и не хотела сказать. Твоя ирония неуместна. — Она сделала левой рукой точно рассчитанное плавное движение. — И достаточно об этом. Вещи Франца тебе подошли? Вечером он привезет с собой два своих костюма и пальто. А на завтра Марианна пригласила портного. Мокка, перестань! — прикрикнула она на пуделя, который теребил ее передними лапками. — Будь добр, Вернер, выпусти собак в сад.
Он прошел через холл в маленькую переднюю, где вешали пальто, и открыл парадное. Собаки выскочили в сад и стали носиться между кустами роз, обернутыми соломой и мешковиной. Хольт с минуту постоял в нерешительности, вглядываясь в сумерки. Затем вышел из дому.
Он шагал по безлюдной улице. Собаки увязались было за ним, но он прогнал их. Повернул в проход между виллами на север и стал спускаться к низине. Вдоль дороги стояли старые фахверковые дома — большая нижнесаксонская крестьянская усадьба.
И вот он на краю Эллерхольцского болота; поросшее мелким ольшанником, оно тянулось далеко на север, до южного рукава Эльбы. Быстро темнело. Хольт глядел в туман, который медленно подползал с болота, забирался в сады и заглатывал огоньки в окнах. Хольту было зябко и неприютно. Домой ли он вернулся?
Перед виллой чернел в тумане «опель-супер». Отперев, Бригитта с упреком сказала:
— Вас давно дожидаются.
Дядя Франц, Франциск Реннбах, пятидесятидвухлетний бездетный вдовец, одетый с величайшей тщательностью, едва Хольт вошел в гостиную, двинулся навстречу племяннику с распростертыми объятиями и долго тряс ему руки.
— Рад, — повторял он снова и снова, — душевно рад видеть тебя здесь!
Хольт сел. Он с любопытством разглядывал этого седовласого, чрезвычайно живого человека, своего дядю, именовавшего себя коммерции советником; от него так и брызжет энергией и предприимчивостью.
Коммерции советник забросал Хольта вопросами, довольствуясь краткими ответами; если же ответ ему особенно приходился по душе, он оживленно кивал головой с еще густыми щетинистыми волосами. Дверь в столовую бесшумно скользнула в сторону. Кушать подано! Все двинулись к столу.
Столовая с ее темными обоями и тяжелой дубовой мебелью была угнетающе мрачной. Хольт сидел на стуле с узкой и высокой спинкой в кругу своих родных. Бригитта подавала. И снова более чем скромный ужин — картофельный салат и серый от примесей хлеб — вкушали с присущей здесь церемонностью. Хрустальные вазы с несколькими ломтиками свеклы или горсткой маринованных луковок передавали друг другу на серебряных подносах. Картофельный салат был искусно сложен горкой на массивном серебряном блюде и украшен кружочками моркови, а тарелок, ножей, вилок, ложек всех размеров и назначений и прочей утвари было столько, что их хватило бы по меньшей мере на роскошный банкет из многих блюд. Поскольку напитков было два — пиво и минеральная вода, то возле каждого прибора стояли два великолепных хрустальных фужера.
Хольт переводил взгляд с одного на другого и видел, что все священнодействуют. Тетя Марианна царила во главе стола наподобие деревянного идола и только время от времени еле приметным движением руки давала указания горничной. Бригитта подливала коммерции советнику пива, передавала кому-нибудь на фарфоровой тарелочке крохотную солонку или, держа тяжелое блюдо на левой руке, правой накладывала картофельный салат. Фрау Хольт сидела не менее прямо и чопорно, чем сестра, и только коммерции советник держался более или менее непринужденно.
Он рассказывал о дяде Карле, своем сводном брате, бременском судовладельце, судостроителе и банкире, старшем сыне и наследнике давно умершего судовладельца Реннбаха, детьми которого от второго брака были Марианна, Франциск и Доротея Реннбах. Хольт задал несколько вопросов и узнал, что дядя Карл, о котором все здесь говорили с величайшим почтением, давно выплатил своим сводным сестрам и брату их часть наследства. Коммерции советник вложил свою и Марианнину долю в гамбургскую табачную промышленность, тогда как матери Хольта посчастливилось очень выгодно поместить свой капитал в тяжелую индустрию, в предприятия, участником которых был и бременский дядюшка — генеральный директор и главный акционер крупной пароходной компании и отцовской верфи, давно преобразованной в акционерное общество,