Эта с чувством произнесенная речь была замечательна по меньшей мере в двух отношениях: с одной стороны, никто никогда не слышал, чтобы Маролан говорил таким тоном и таким образом; и с другой всем присутствующим стало ясно, что Маролан не увидел то, что казалось им совершенно очевидным — даже более чем очевидным, что буквально бросалось в глаза.
Миска оказался первым, кто указал на это, сказав. — Как, ты думаешь, она имела в виду твой рост, когда заметила, что вы оба имеете что-то общее?
— Да, именно так я и думаю. А ты думаешь, что она имела в виду что-нибудь другое?
— Целиком. Или, скорее, твой и ее высокий рост — это просто эффект настоящей причины.
— Тогда я хотел бы узнать эту самую причину.
— Как, ты не знаешь ее?
— Знаю ее? Да я даже не рискну пытаться угадать ее.
— Как, ты даже не в состоянии попытаться угадать?
— Да, я же тебе уже сказал.
— И тем не менее, я не могу поверить собственным ушам.
— О, ты должен доверять им, и вот две причины для этого: во первых потому что я так сказал, а во вторых потому что это правда.
— Н-да, — сказал Миска, — ты начал убеждать меня, что ты действительно ничего не знаешь о том, что мы все предполагаем.
— Это хорошо. Но может быть еще лучше.
— О, и что может быть еще лучше?
— Если ты просветишь меня. Так как я убежден, что полностью сбит с толку — причем настолько, что ты мог бы с полным основанием назвать меня Эриком.
Теперь уже Телдра выглядела сбитой с толку, но Миска жестом указал, что у него нет слов для объяснений. Тем временем Арра глядела на Маролана с неприкрытым удивлением. Тот, заметив выражение ее лица, сказал, — Что, вы тоже?
— Милорд, — сказала Арра, — вы разрешите задать вам вопрос?
— Если это поможет мне понять хоть что-нибудь, можете задать три.
— Тогда вот мой вопрос: неужели вы сами никогда не удивлялись тому, что вы выше любого вокруг вас?
— Нет, я думал об этом и решил, что это просто случайность, такая же как, например, у Кевина, который толще любого другого, или у Лары, чьи волосы такого ярко-рыжего цвета, какого я не видел ни у кого другого.
— Но вы же не могли не заметить, что прожили больше ста лет, тогда как все вокруг вас редко доживают даже до половины этого срока.
— Но, моя дорогая Арра, вы живете никак не меньше меня.
— Но вы же знаете, что это подарок богини, как я вам уже объяснила однажды.
— Хорошо, но почему бы богине не дать и мне точно такой же подарок?
Арра смогла ответить только красноречивым пожатием плеч, как если бы сказав, — Я не знаю, как продолжать.
В этот момент Миска не смог больше сдерживаться и начал смеяться — и его смех, как должен понимать читатель, не состоял из маленьких смешков, нет, это были громкие, даже грохочущие раскаты хохота, сопровождавшиеся тряской всего тела, а из его глаз катились слезы. Маролан нахмурился. — Миска, ты знаешь, мне это начало надоедать.
Миска со своей стороны ничего не сказал, так как не мог перестать хохотать, но тут вмешалась Телдра. — Прошу вас, милорд, простите его. Он не хотел вас обидеть, и он смеется не над вами, а, скорее, над абсурдностью всей этой ситуации, которая, заверяю вас, настолько невероятна, что я никогда не встречала ничего похожего.
— Ладно, — сказал Маролан, слегка успокаиваясь, — но если бы вы были так добры и объяснили мне ее, я бы тоже увидел ее абсурдность.
— Это не невероятно, — заметила Телдра.
— И?
— Разрешите мне попробовать, — сказала Арра.
— Сделайте это, любым способом, — хором сказали Маролан и Телдра. (Миска не сказал ничего, так как все еще трясся от хохота.)
— Вы слышали, — спросила Арра, — о эльфах?
— Эльфах? Конечно. Они живут на Западе, за горами.
— Это правда, — сказала Арра, — хотя некоторые из них, время от времени, приходят на восток, на нашу сторону гор.
— Ну, и если они поступают так?
— Тогда, изредка, они оседают и живут здесь.
— Почему бы и нет? По нашу сторону этих гор находится достаточно хорошая страна.
— Хорошо, и из чего состоит жизнь?
— Жизнь? Ну, из ходьбы, еды, сна…
— И рождения детей?
— Да, конечно.
— И смерти?
— Да, безусловно, на смерть надо глядеть, как на часть жизни, если вы хотите.