-Давай поговорим о тебе, Изабелла! Хоть ты и мужественно не говоришь о себе, мне кажется, ты тоже ждешь не дождешься своего суженого!
-Я?!
-Да, ты! Когда ты, наконец, отложишь свои вечные книжки и оглядишься по сторонам!? Ведь есть же где- нибудь человек, который завоюет и твое сердце!
Изабелла опустила глаза, задумчиво рассматривая свои розовые ладони, в некотором смущении поворачивая их то вверх, то вниз.
-Такой человек есть! - подтвердила она с грустной улыбкой.
-Да ты что!? - поразилась Джулия, приподнимаясь. - Неужели есть!? И я о нем ничего не знаю? Кто же он? Говори скорее!
-Бернарт де Вентадорн!
-Кто он? Где ты встретила его? Он знатного рода? Я его знаю?
-Я обожаю его кансоны! Джулия, не смотри на меня так изумленно - кансоны - это любовные стихи трубадура!
-А вот оно что! Поэт! А я-то надеялась на нечто другое! Ты же имеешь в виду умершего 300 лет назад рыцаря, который воспевал великую страсть, которая... - подожди, я припомню твои слова хорошенько! - воспевает страсть, подчиненную... гм... этому... как его... непогрешимому идеалу самопожертвования и смирения!
-О, да!
Джулия покачала головой.
-Изабелла, у тебя поклонников больше, чем у любой другой девушки в городе, но ты все ждешь некий идеал!
-Да, жду!
-Ну, вот что мне с тобой делать? Ох!
-Ты ложись спать, Жули, - шепнула Изабелла заботливо. - А я, пожалуй, спущусь вниз к хозяину за капелькой меда. Ты была права, мои ладони так жжет, будто я их опустила в горячую воду. Мне будет тяжело уснуть сегодня, признаюсь!
-Надо было тебе взять перчатки потолще! Теперь ты испортила кожу на руках, и будешь мучиться дня два.
-Это не беда. Спи, дорогая.
Маркиза легла, не раздеваясь на плащи, устало смежила веки; ей удалось даже немного задремать, когда вернувшаяся Изабелла решительно сжала ее плечо.
-Джулия, проснись! Твой друг де Рон внизу расспрашивает о нас! Мы с тобой уезжаем сейчас, немедленно.
-О боже!
-Через дверь нам не выйти, но у нас в комнате есть окно и выходит оно, что очень удобно, мы спрыгнем прямо на крышу конюшни.
-Ты что! С высоты семи фунтов я прыгать не буду!
-Никто тебя и не заставляет!
Свежесть весенней ночи повеяла подругам в лица приятной прохладой. В этот божественный вечер даже обычные звуки звучали мягко - сонное кудахтанье кур внизу в курятнике, далекий звук галопа лошади какого- то запоздавшего гонца, приглушенный смех в одной из комнат внизу. Где- то за домами лаяли собаки, и их ленивый лай далеко разносился в хрустальном свежем воздухе. Наверху раскинулось черное небо с россыпью мелких, будто белые цикламены, звезд.
-Ах, какие чудесные звезды! - воскликнула Изабелла восторженно. - В Париже я не видела таких!
-Какие звезды? - возмутилась Джулия, деловито заправляя пистолет за широкий пояс, стягивающий ее талию. - И о чем ты всегда только думаешь? Нас, того и гляди, арестуют, а то и посадят в одиночную камеру Бастилии, а наша романтичная Изабелла не выдумала ничего лучшего, как любоваться звездами!
-Может быть, это мои последние звезды в свободной жизни и следующие я смогу понаблюдать уже из-за ржавой решетки камеры в тесной компании мышей?
-И слушать не желаю всякую жуть! Забирайся скорее на карниз, Изабелла. Мы пройдем по нему до крыши конюшни. И держи подол платья ниже, а то, боже упаси, нас приметят в таком постыдном виде постояльцы! Хотя, наверняка, все, кроме двух безрассудных фрейлин королевы Анны, уже давно спят.
-Ах, мы непременно сломаем себе шею сегодня!
-А я и не собираюсь, подруга! Мне еще много чего нужно успеть в жизни - найти суженого, полюбить, выйти замуж! Да идем же скорее!
Подруги прокрались, как тени, по узкому карнизу, опоясывающему весь трактир, и такому же старому, и ловко спрыгнули на крышу конюшни.
-Чудесный вид! - восхитилась Изабелла, стоя на крыше конюшни под огромным звездным небом. Перед ней, как на ладони, лежал весь сонный усталый городок с его узкими дворами, черепичными крышами, собаками, черно-белыми коровами, колодцами в обрамлении гигантских листьев лопуха, редким тусклым отсветом лучины в маленьких, затянутых пузырями оконцах. Далеко на западе, прямо над полоской черного леса смиренно застыл нежный беленький месяц, стыдливо прикрывшийся двумя эфемерными облачками.