-Дон Себастьян, благодарю вас за находку,- сказала Изабелла, которой портрет не понравился - слишком откровенен он был. Графиня даже побоялась, что по ее сияющим глазам, можно определить, что она носит в себе дитя, - но я подарок этот не приму, лучше брошу его в озеро.
-Отдайте медальон мне!
Дон Себастьян так побледнел, словно сказал непристойность. Он не мог догадываться, как защемило сердце Изабеллы, которая с ужасом слушала его. Слова дона Себастьяна прозвучали для нее так же, как если бы она слышала на Гревской площади смертельный приговор невиновному. "Господи,- горячо взмолилась она,- сделай так, чтоб это оказалось неправдой! Только бы он не полюбил меня! Любовь станет для него трагедией, а я не хочу этого, не хочу"!
-Берите!- пересохшими губами прошептала она.
-Я возьму медальон на память о необыкновенной женщине, которая родилась на моей родине.
Изабелла с видимым облегчением подняла на него взор. Она явно решила, что ошиблась в его чувствах и обрадовалась, что ошиблась! Дон Себастьян понял - Изабелла дю Трамбле не хотела, чтоб он ее любил, он был ей в тягость, не нужен, отвратителен! Шрам на щеке испанца задергался, как от сильной боли.
-Вы, значит, тоже считаете, что урод не должен иметь сердца?- без всяких интонаций спросил он.
-О чем вы? - холодея, пролепетала Изабелла.
-Вы тоже ненавидите мое ужасное лицо и ногу!- вдруг закричал дон Себастьян, распаляясь. - Вот почему вы не смотрите на меня!
-Не смейте говорить так!
-Значит, вас чаруют мои шрамы?! - Он горько и громко расхохотался, словно безумный. Изабелла сама не заметила, как застонала, ломая руки, настолько душераздирающим был вид этого человека, обреченного на трагедию в любви, разлуку с родиной и вечное уродство!
Неуклюже он развернулся и, сильно хромая, направился к дверям.
-Дон Себастьян, - воскликнула Изабелла, - не оттого я не гляжу на вас, что мне неприятно...
-Значит, для вас мое уродство невидимо! - прошептал он хрипло, оборачиваясь.
-Конечно, невидимо!
-Тогда почему вы столь холодны со мной? Вы ведь знаете, что я люблю вас!
-Мой бедный друг! Я уважаю вас и преклоняюсь перед вашим мужеством в бедах, вашим тактом по отношению ко мне, но ...
-Что же? Что же вы замолчали?
-Но даже ваше сердце,- лучшее из многих, - не может заставить меня отдать вам мое! Я не могу и не хочу подарить вам напрасные надежды, и этим терзать вас сильнее. Вы должны - слышите? - вы должны забыть меня, ради меня, ради себя.
Он низко опустил голову, словно ее слова невыносимой тяжестью ложились ему на плечи.
-Я знал, что вы не сможете снизойти до меня!- так хрипло пробормотал он, словно бился в агонии. Он сжимал и разжимал ладони.- Но помните, что в моем изуродованном теле бьется верное сердца и оно сгорит только для вас!
-Нет! Нет!
-Почему вы так не хотите, чтоб я любил вас, донья Исабель!? Ответьте мне. Скажите мне правду! Вы молчите? Ах, как же мне тяжело! И Франция держит меня мертвой хваткой, сниться мне ночами, и я осмелился полюбить француженку! Мне не пристало говорить такие слова, но пусть слова будут единственной слабостью в моей, никому не нужной жизни!
-Боже всемогущий!
-Я не хочу, чтоб вы уехали во Францию, не хочу, чтоб вы принадлежали гранду. Простите меня, донья Исабель! О, простите!
Он закрыл лицо руками, и тело его потрясло рыдание, скупое и этим более страшное. Изабелла не могла более всего этого выносить. Она бросилась из гостиной в свою спальню, где разрыдалась от жалости к дону Себастьяну и предчувствия неслыханных страданий, которые она ему, возможно, еще принесет.
-Бедный ты мой, - шептала она горько, - милый дон Себастьян! Господи, зачем ты поставил меня на пути этого человека, которому и так хватает душевной боли! Я убью его своим отказом! Что же мне теперь делать!? Я ведь люблю графа де Силлек.
Душевные терзания не способствовали ее хорошему самочувствию, каждый день и каждый час изматывали ее. Изабелла плохо ела, мало спала и скоро темные круги переутомления появились вокруг ее прекрасных глаз, и сразу же испортилось настроение. Она отказывалась видеть дон Лонса и сидела у себя в спальне - бледная, желчная, нервная. Видя, как изводит себя пленница и, опасаясь за ее здоровье, обеспокоенный гранд решил форсировать события.