-Ах, сударь, я знаю, что в наше неспокойное время отнюдь не приветствуются такие нежности и уж, тем более, некоторая щепетильность в бою может стоить человеку головы! Мне не однажды это выговаривали и батюшка и г-н де Тревиль. Но я все-таки надеюсь, что мне никогда не придется сражаться, ибо я не смогу убить своего противника, уж простите, господа!
-Этот факт отнюдь не характеризует вас отрицательно, сударыня! Он говорит лишь о том, что вы добры, - произнес де Силлек, качая головой. Тревога сошла с его лица.
-И при этом, слава богу, слишком наивна, чтоб вести или разгадывать хитроумные интриги в Лувре.
-Но вы там бываете и, как я понимаю, достаточно часто...
-Только после письменного приглашения их Величеств! И знаете, почему? Я признаюсь вам, только умоляю вас, не смотрите на меня с удивлением или осуждающе, хорошо?
-Я слушаю вас и, что бы вы ни сказали, не стану осуждать вас.
-Обещаете?
-Да, сударыня.
-У меня в Лувре голова просто раскалывается от пустых никчемных бесед дам и их кавалеров! Если б вы только знали, сударь, как одиноко я иногда себя чувствую в толпе фрейлин на ступенях у трона Его Величества! И, что самое ужасное, похоже, рядом со мной все всегда счастливы и никому не скучно на приемах, только мне!
-Вот как! - произнес де Силлек странным тоном.
Наступали тихие лилово-сиреневые сумерки. Солнце почти скрылось за высокими домами, посылая земле последний желто-розовый луч, прямо навстречу надвигающейся тьме с запада, которая уже давала приют первой звезде, ярко мерцавшей над головами Изабеллы и Армана.
-А вот почему я чувствую себя лишней рядом с приятельницами - фрейлинами, я и сама не знаю! Я как-то сказала об этом Жули, а она так удивилась, что я не знала потом, куда деваться от смущения! - заметила Изабелла со вздохом и тут же восхищенно добавила. - Ах, сударь, посмотрите! Сейчас наступает тот час, когда день и ночь встречаются на несколько минут. Ах, что может быть пленительнее!? Вам никогда не казалось, что звездное небо над нами похоже на нашу жизнь? Она тоже необъятна, года нашей жизни тоже иногда чадят и тускнеют, а иногда загораются, как вот эта звезда! Видите? Смех - слезы, свет - мрак, музыка - скрежетание, одиночество - счастье? А иногда мне кажется, что эта маленькая звезда - будто наше сердце! То оно также зыбко трепещет, иногда в нем умирает последняя надежда, и вдруг вновь возрождается оно, как сказочная птица Феникс. Может быть, именно поэтому люди так часто смотрят в небо? Ведь, глядя в небо, мы продолжаем верить в справедливость Всевышнего, что бы с нами ни случилось! Вы со мной не согласны? Или вы тоже скажите, что мои слова - чушь несусветная и нужно всегда смотреть прямо перед собой, а не на звезды?
-Вам это говорили?
-Регулярно говорят, так что я теперь чаще молчу, чем рассказываю кому-либо, что думаю на самом деле! И, признаюсь, меня это угнетает несказанно!
-В устах другого человека такие слова звучали бы фальшиво! - проронил де Силлек задумчиво. - Но вы явно искренни... Голос ваш такой звонкий и бодрый... Вы по-особому смотрите и слушаете...
-Но вы тоже умеете слушать, - тихо возразила она, не отрывая глаз от серебряной мерцающей звезды на темно-синем полотне неба.
-Да, но я не встречал еще глаз внимательнее ваших, - сказал он, пытаясь разглядеть что-то в лиловых сумерках на другом берегу Сены.
-У вас тоже пристальный и очень красноречивый взгляд.
-Вот как?
-Он проникает в самую глубь сердца и словно знает про тебя все!
-Я тоже самое думаю про вас, сударыня. Часто пытаюсь вспомнить, что говорил вам о себе, а о чем вы, по-видимому, догадались сами. Вы всегда смотрите так, словно понимаете меня. Скажите, от вас действительно сложно что- либо скрыть?
-Некоторые люди для меня загадка, г- н де Силлек.
-Я не загадка, отнюдь, сударыня! - возразил он живо. - Я - обычный человек, хотя меня отчего-то считают чрезвычайно сдержанным, даже холодным. И никому в голову не приходит, что в случае со мной внешний холод есть причина внутренней жажды, г-жа дю Трамбле. Всем почему-то кажется, что я обожаю быть один, а я отнюдь не предпочитаю одиночество! Если уж быть честным до конца, мне даже приятней стоять в карауле на посту в Лувре, чем возвращаться в тишину комнат в своей квартире. Тишина, знаете ли, в последнее время мучает меня несказанно! И я допоздна задерживаюсь в трактирах, ведь любой шум лучше мертвого безмолвия. Приход друзей неизменно радует меня; даже дуэли отвлекают меня, но все равно грустно сознавать, что всем все равно, жив ты или уже умер.